Шин Бойар снял рубашку и повернулся к ним спиной. Там извивались белые рубцы шрамов. Коль взглянул на них, потом посмотрел в лицо Бойару.

— Я служил в военно-морском флоте под командованием Зинновия. Это было десять лет назад. — Высокий человек натянул рубашку. — У меня хорошая память, сэр, очень хорошая память.

— Мы берем тебя, — сказал Коль.

— После этого я был «промышленником», работал на компанию, и переправлял контрабандное золото из Сибири в Китай. Меня бросили в тюрьму, но я сбежал.

— Вопросов нет, — сказал Коль. — Ты нам подойдешь.

— С понедельника, — сказал Лабарж Колю, — всю команду держать на борту. За один раз не более двух увольнений на берег. Мы должны быть готовы отплыть немедленно. Когда человек идет на берег, вы должны знать, где его искать, в каком месте. Никаких задержек в последнюю минуту.

Когда все ушли, он спрятал счета под доской за книжным шкафом. Затем написал одно из своих редких посланий Робу Уокеру. Он писал, что сам собирается на Аляску. Когда вернется...

Позади него на лестнице раздалось легкое шуршание одежды. Под дверь подсунули конверт.

Он разорвал его. По женскому почерку и запаху духов, он понял, от кого оно.

"Можете ли вы зайти к нам? Это крайне важно.

Елена"

«К нам», написала она. Она хотела, чтобы он пришел и повидал их обоих, тем не менее, письмо было подписано «Елена».

Он встал и подошел к окну. Снаружи улица была пустой и тихой. Сегодня была пятница, В понедельник он хотел выйти в море, отправившись на север капитаном собственного корабля. На Аляску... в Ситку.

Елена и граф скоро отплывают, и, возможно, он даже увидится с ними на Аляске.

Он вспомнил, как выглядела Елена в тот первый день: покрасневшая, с распущенными волосами и сердитая. Жан усмехнулся. А потом такая гордая и недоступная, с поднятым подбородком и слишком правильным английским.

Она была очаровательна и восхитительна, он влюбился в нее, и это не принесет ему ничего хорошего. Она замужем за прекрасным человеком, человеком ее круга и общества.

Он дурак...

Но в понедельник его ждет море, ветер и брызги в лицо. А затем — долгие одинокие часы, когда он будет наблюдать, как волны убегают за корму, тогда он сможет вспоминать или забыть.

Это была их вторая поездка за последние два дня, и она могла стать последней. На Жане был костюм для верховой езды: обтягивающая, испанского стиля куртка из оленьей кожи с бахромой на индейский манер. Она, как влитая, сидела на его широких плечах и необычайно шла ему, решила Елена.

— Ты ездишь, как вакеро, — сказала она.

Он надвинул на затылок свое мексиканское сомбреро с плоской тульей и закинул ногу за луку седла. Набивая трубку, он рассматривал ее точеный профиль.

— Каковы ваши планы относительно Аляски?

— На самом деле вас интересует барон, не так ли?

— Конечно. Но когда уедет граф Ротчев, уедете и вы.

— У нас больше оснований опасаться барона, чем у вас, Жан. Он и наш враг тоже.

— Но вы племянница царя!

— Знаете нашу пословицу? «До Бога высоко, а до царя далеко».

Вдали в океане какой-то парусник пробирался против ветра в Золотые ворота, и несколько минут они молчали, наблюдая за ним. В молчании ощущалась близость, и они оба научились ценить именно такие минуты. Не было нужды строить словесные барьеры вокруг своих эмоций; в течение этих долгих периодов молчания никаких барьеров не было, и какие-то чувства, спрятанные внутри, соприкасались.

— Видите ли, Жан, любое расследование в отношении того, что происходит в Русской Америке, потребует много времени.