– Чего? Каждое утро вставать и уходить в офис, и сидеть там, перебирая бумажки?

– Но ты ведь тоже ходишь в свой офис, тоже перебираешь бумажки! Нет, я понимаю, что бумажки у тебя другого уровня… И зарплата тоже. Но все равно… И вообще, что это мы с утра такой дурацкий разговор затеяли?

– Я не затеял. Это ты затеяла. А на работу сегодня точно опоздаешь. И я из-за тебя опоздаю.

– Так иди, я не держу…

– Пойду, пойду. Вот завтраком тебя, пьянчужку, накормлю и пойду.

– Да я не хочу есть…

– Не хочешь, а надо. Хороший завтрак бывает лучше всякой опохмелки. А тебе сейчас опохмелиться – самое то.

– Да ну тебя, Валь…

Таня сердито соскочила с кровати, гордо направилась к выходу из спальни, демонстрируя спиной свою обиду. Понятно, что обида была игрушечная, но другой обиды на данный момент у нее не было. Где ее взять-то, другую?

Зеркало в ванной безжалостно отразило помятое лицо, припухшие глаза с остатками плескающегося похмельного страдания. Хорошо погуляли на юбилее шефа, ничего не скажешь. Придется лезть под холодный душ, чтобы окончательно взбодриться…

После душа и впрямь зверский голод проснулся. Таня вышла из ванной в халате, с тюрбаном из полотенца на голове, плюхнулась на кухонный стул. Валентин поставил перед ней тарелку с овсянкой, горячий сэндвич с помидором и сыром, спросил участливо:

– Кофе еще сварить?

Татьяна утвердительно кивнула. Съев все, она испуганно ойкнула:

– Ой, Валь… Я же машину вчера у офиса на стоянке оставила! Ты меня отвезешь, надеюсь?

– Так моя машина в сервисе… Ты что, забыла? Третий день уже. Завтра только можно будет забрать.

– Да, я забыла… Погоди! А вчера ты меня с юбилея шефа на чем забирал?

– На такси…

– Да-а-а-а? А я не помню…

– Так я ж говорю – пьянчужка. Колдырь. А ты мне не веришь.

– Ой, да ладно… Давай быстрее кофе, мне торопиться надо. Пешком пройдусь, быстрым шагом, чтобы морда лица на свежем воздухе приняла прежние дивные очертания.

– Что ж, хорошее дело… – ласково глядя на Татьяну, одобрил ее муж. – Давай, пройдись. И для опохмелки хорошо, и для морды лица.

Через двадцать минут, уже одетая, причесанная и даже слегка подкрашенная, она снова заглянула на кухню. Валентин пил кофе, думал о чем-то своем, наверняка мыслями был уже на работе.

– Валь! Где мои эспадрильи? – огорошила она его резким капризным вопросом.

– Кто? – моргнул он рассеянно. – Эскадрильи? Ты что, мать, с дуба рухнула? Думаешь, тебе пора эскадрильи к подъезду подавать? Или это похмелье манией величия обернулось? Мне помнится, ты пешком хотела…

– Ой, Валь, уже не смешно, ей-богу!

– Конечно, не смешно… Кто спорит… Но ты бы спросила чего-нибудь полегче, а про эскадрильи я ничего не знаю, честное слово.

– Да не эскадрильи, а эспадрильи! Тапочки такие прогулочные, текстильные! Голубенькие такие!

– Ну, так бы и сказала – тапочки… А то – эскадрильи…

– Ну?! Ты их видел?

– Если тапочки, если прогулочные, если голубенькие…

– Ну?!

– Они в шкафу, в прихожей, справа, на второй полке, в белой коробке. Сама найдешь?

– Найду…

– И на том спасибо.

– Пожалуйста.