А пять лет спустя наступит очередь Кирби.

Харпер

24 ноября 1931

Он устраивается на ночлег в свободной комнате, плотно закрыв дверь в спальню с развешенными по стенам побрякушками. Но отделаться от них не удается: врезались в память, в мозг, навязчивые как блохи. Кажется, несколько дней он находится во власти обрывистых бредовых снов, но вот просыпается, выбирается из постели и неловко, ковыляя, спускается по лестнице.

В голове мысли вязкие, как хлеб, размоченный в скипидаре. Голос, кажется, совсем пропал. Предметы-тотемы из комнаты готовы вновь завладеть его вниманием и полностью подчинить себе, пока он с трудом преодолевает расстояние до ступеней. Еще не время. Он знает, что нужно сделать, но сейчас первостепенную важность приобретают потребности пустого желудка.

Элегантный и блестящий холодильник может предложить лишь бутылку французского шампанского и помидор с явными признаками гниения. Это придает ему сходство с телом в коридоре – легкий зеленоватый оттенок и тонкие ноты тухлятины. Конечности, будто деревянные пару дней назад, теперь обмякли и свободно повисли. Так что можно легко повернуть тело и высвободить индюшачью тушку, даже пальцы мертвеца не придется ломать.

Он тщательно, с мылом, отмывает птицу от запекшейся крови. Варит в кастрюле вместе с двумя картофелинами, найденными в одном из кухонных шкафчиков. Судя по всему, жены у мистера Бартека не было.

В доме единственная пластинка – та, что уже в граммофоне, и он заводит его раз за разом, превращая в иллюзорного собеседника. Устраивается перед камином и жадно ест, не озадачиваясь приборами и разрывая мясо руками. Все это большими глотками запивает неразбавленным виски, наполняя бокал до краев. В теле тепло, в желудке сытно, в голове приятная легкость от спиртного, и безделушки присмирели от громкой ритмичной музыки.

Опустошив хрустальный графин, он приносит шампанское и тоже допивает, прямо из горлышка. Похмелье вдавливает в кресло, рядом на полу валяются обглоданные кости индюшки. Ему все равно, что пластинка закончилась, и бесполезная игла жалобно скрипит; только необходимость пойти в туалет заставляет Харпера подняться.

По дороге в туалет он неловко натыкается на диван; металлический наконечник костыля скользит по полу и застревает в ковре, тот слегка сдвигается, и из-под дивана боком показывается потрепанный синий чемодан.

Он наклоняется и подтягивает его за ручку, чтобы поднять, рассмотреть. Но спиртное оказывает свое действие, движения неточные, пальцы жирные, и чемодан выскальзывает, падает, раскрывается. Все его содержимое оказывается на полу: пачки денег, красные и желтые игральные фишки и черная бухгалтерская книга с «ежиком» разноцветных закладок.

Харпер не может сдержать ругательства и опускается на колени, поддаваясь желанию быстро засунуть все обратно. Деньги связаны плотными, как карточные колоды, пачками по пять, десять, двадцать и сто долларов, купюры перетянуты резинками; еще пять банкнот по пять тысяч засунуты под оторванную подкладку чемодана. Столько денег он не видел за всю свою жизнь! Неудивительно, что кто-то вышиб Бартоку мозги. Но почему не забрали все это? Даже алкоголь не мешает ему осознать: здесь что-то не так.

Он внимательно рассматривает банкноты. Они разложены по стоимости и все же слегка различаются между собой. Потом понимает – размером, а также бумагой, оттенком краски и незначительными деталями изображения. Есть и что-то еще, очень странное. Наконец дошло – даты выпуска. «Как та картинка за окном», – проносится в голове. Ему хочется отмотать все назад, чтобы не было этого сравнения и самой мысли. Может, Бартек – фальшивомонетчик? Или работает в театральном реквизитном цехе?

Теперь цветные бумажки.