«Чаша Пелиппы»! Это название вдруг осенило его, как будто гром ударил с ясного неба. Он не понял, что прокричал его вслух, но вокруг стоял такой шум, что его неосторожный поступок ничего не значил.

«Чаша Пелиппы» — таверна, упомянутая Диниваном в одном из писем.

Она принадлежала бывшей монахине ордена Св. Пелиппы. Тиамак не мог вспомнить ее имени, но помнил, что она все еще не прочь порассуждать на темы теологии и философии. Моргенс останавливался там, когда посещал Вранн, потому что ему нравилась владелица и ее свободомыслие.

По мере возвращения к нему этих воспоминаний Тиамак почувствовал некоторый подъем духа. Возможно, Диниван тоже будет в этой гостинице! Или, и того лучше, сам Моргенс остановился там, и тогда станет понятным, почему все послания Тиамака к нему в Хейхолт оставались без ответа. Как бы то ни было, с помощью этих имен носителей свитка в качестве гарантии он может рассчитывать на постель и на сочувствие в «Чаше Пелиппы»!

Все еще не оправившись от лихорадки, но уже воспрянув духом, Тиамак снова согнул свою ноющую спину над шестом. Его хрупкая лодчонка заскользила по грязным зеленым водам.

Странное присутствие в голове Саймона снова дало о себе знать. Чары женского голоса не отпускали его, удерживая в своем нежном плену, окутывая колдовством, в котором не было ни единой щели или шва. Он был окружен непроницаемой мглой, как бывает перед самым погружением в сон, но мысли его были такими же будоражащими и живыми, как у человека, который лишь притворяется спящим, в то время как его враги строят козни против него на другом конце комнаты. Он не просыпался, но и не погружался в забытье. Он вслушивался в голос, который вызывал образы, исполненные красоты и ужаса.

— И хотя ты удалился, Хакатри, — в смерть или на Крайний Запад, я не знаю куда, — я все же скажу тебе это; ибо никто не знает, как проходит время на Дороге снов или где блуждают мысли, сброшенные на чешую Великого Червя или на других Свидетелей. Может случиться так, что где-то… или когда-то… ты услышишь эти слова и узнаешь о своей семье и о своем народе.

К тому же мне просто необходимо поговорить с тобой, возлюбленный сын мой, хотя тебя давно уже нет рядом.

Ты знаешь, что твой брат винил себя за твою страшную рану. Когда ты отправился на Запад, чтобы найти исцеление сердечной тоске, он остался холодным и неудовлетворенным.

Я не стану рассказывать тебе о том, какому разорению была подвергнута наша земля этими мореходами — смертными, пришедшими из-за моря. Кое-какие предзнаменования их прихода были тебе известны еще до ухода. Некоторые думают, что именно риммеры нанесли нам самый страшный удар, потому что они низвергли Асу'а — наш величайший дом, а тех из нас, что выжили, изгнали. Некоторые говорят, что нашими главными врагами были риммеры, многие, однако, полагают, что самая страшная рана была нанесена, когда твой брат Инелуки поднял руку на Ий'Унигато, твоего отца и моего мужа, и поразил его в Большом зале Асу'а.

Найдутся и такие, что скажут: первая тень появилась из глубины времен в Венига Досай'э — в Утраченном Саде, и мы принесли ее с собой в сердцах наших. Они станут утверждать также, что те, кто рожден здесь, в этой новой земле, как и ты, сын мой, приходят в мир с душой, уже пораженной этой тенью. Таким образом, считают они, невинности в мире не было с того самого времени, когда мир был молод.

Много вопросов связано с тенями, Хакатри. При первом взгляде все кажется, простым: есть нечто, заслоняющее свет. Но то, что затенено с одной стороны, может, если посмотреть с другой стороны, дать сверкающее отражение. То, что скрыто тенью сегодня, завтра может погибнуть в ярком солнечном свете, и мир понесет утрату с его исчезновением.