Олег подошел к окну и посмотрел вниз, на поле, прорезанное серебристой лентой реки… Новым объектом, заинтересовавшим Шакирова, стал особняк у подножия горы. Сверху был виден широкий двор, большой соединенный с домом гараж. Тот, кто построил дом, как видно сильно старались обезопасить себя не только от любопытных взглядов, но и от вторжений. Огороженный высокой стеной, особняк будто бы противопоставлял себя городу и его жителям. Это была самая настоящая крепость. А еще Шакиров понял, что дом внушает ему… Почтение? Нет, скорее страх.

3

— Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, синь очей утративший во мгле, — хриплый голос за стеной звучал нарочито противно. — Эту жизнь прожил я только кстати, как и все другие на земле…

Иван Кароль попытался оторвать голову от подушки, но она оказалась настолько тяжелой, что приподнялась меньше чем на сантиметр.

— Бо… Борис, чтоб тебе сдохнуть! Заткнись!

— И тебя целую по привычке, — Борис Чуркин сунул в комнату свою помятую, но тщательно выбритую круглую рожу. — Потому, что многих целовал. Чего тебе, Ванюша?

— Сказал же: заткнись!

— И, как будто зажигая спички! — Чуркин специально поднял голос и последней строкой четверостишия буквально оглушил Кароля. — Говорю любовные слова! Чем тебе не нравится мое пение, милый?

— Голова раскалывается. Есть похмелиться?

— А то, как же! — Борис исчез и спустя несколько секунд торжественно внес в комнату, наполненную до половины стограммовую рюмку. — Кто ж о тебе позаботится, как не я? Выпей, Ваня, сразу полегчает! Может огурчика малосольного сообразить?

— Какой к свиньям собачьим огурчик?! — Кароль одним ударом выбил рюмку из рук любовника. — Что это? Во рту только поганить. Бегом в магазин. Одна нога здесь — другая там!

— Грубо, — констатировал Борис, усаживаясь на кровать. — Ты, Ваня, невоспитан, очень груб. Настоящее животное и… это мне нравится!

Чуркин неожиданно навалился на Кароля и, осыпая его шею жадными поцелуями, заставил лечь.

— Я хочу тебя, Ваня! — задыхаясь от страсти, шептал Борис. — Если бы ты только знал, как я… тебя… хо-о-о-чу-у-у…

Возбуждение, охватившее Ивана, боролось с тяжелейшим похмельным синдромом. Победил синдром. Иван столкнул Чуркина на пол.

— Потом, я сказал! Сейчас настроения нет…

— Скотина! Тебе бы только нажраться…

— Брось, Боря, не обижайся на меня дурака, — Иван протянул руку и нежно потрепал дружка по седому стриженому загривку. — Ты же знаешь: мне на улицу нельзя. Соседи увидят, толки пойдут.

— Метнись, дружок, в «Гастроном»? По рюмочке выпьем, видик посмотрим. Твою любимую киношку. Ну, с теми мальчишками, что разные разности вытворяют…

— Правда? — ожил Чуркин. — Правда?!

Борис быстро оделся, чмокнул Кароля в небритую щеку.

— Я моментально! — донеслось из коридора.

— Достал! — Иван проковылял в ванную, открыл кран и без особой охоты размазал воду по щекам. — Достал, Боря. Окончательно достал. Надо что-то делать…

Слегка одутловатое, отмеченное множеством бурлящих внутри страстей лицо сорокадвухлетнего жулика, громко именовавшего себя предпринимателем и главою мифического фонда «Отечество», было бы вполне гармоничным, если бы не нос. Этой, изогнутой, как серп и такой же острой части лица было суждено стать пожизненным крестом Ивана. Кароль не раз пользовался своими связями в кругах голубых, чтобы проворачивать разного рода аферы.