Кано, продолжая удерживать внимание аудитории, приближался к финалу.

В задней части зала стоял Куримото, молодой редактор, который встретил Сугуро перед началом церемонии. Он помогал запоздавшим гостям найти свободное место и в то же время старался не упустить ничего из того, что происходило на сцене. Сугуро подумал, что надо не забыть поблагодарить этого молодого человека, взявшего на себя неблагодарный труд помогать ему в работе над книгой. Рядом с Куримото стояла девушка-редактор из другого издательства. Он не знал, как ее зовут, но, бывая по делам в этом издательстве, часто сталкивался с ней в коридоре и запомнил ее невысокую фигурку и миловидное личико с ямочками на пухлых щеках. За Куримотой и девушкой маячило еще одно лицо.

Сугуро вздрогнул. Он узнал в этом лице… себя! Лицо ухмылялось, не то презрительно, не то насмешливо.

Он протер глаза. За спинами Куримото и девушки никого не было.

Возле известных литераторов и художников образовались кружки, и, если закрыть глаза, громкий смех и звуки шагов вместе с другими бесчисленными шумами сливались в монотонный гул – словно толкли пшено в ступе. Часть гостей толпилась у выставленных вдоль стены столов с суси и гречневой лапшой, и среди них выделялись своей белизной напудренные лица официанток.

– Спасибо за прекрасную речь, – Сугуро похлопал по приподнятому правому плечу Кано, который в этот момент рассказывал что-то смешное нескольким редакторам.

– Да брось ты, ничего особенного. – Скрывая смущение, Кано тотчас сменил тему: – Ты, кажется, похудел. Все в порядке?

– В порядке. В наши годы ничего странного, если организм дает сбой.

– Я как раз только что говорил об этом. О том, что в последнее время у меня стала слабеть память. Прочитываю книгу и тотчас забываю, о чем она. Вот и на этом банкете – человек со мной здоровается, а я не могу, хоть убей, вспомнить, как его зовут.

– Со мной то же самое.

– Как у нас говорится – первыми сдают глаза, зубы и что-то там еще. В моем случае – глаза, память, зубы. О сердце я и не говорю, оно у меня с давних пор пошаливает.

– А как с мужскими делами? – спросил молодой редактор.

– С мужскими? Конечно, силы уже не те. Не знаю, как у тебя, Сугуро… – Кано озорно усмехнулся: – К тому же ты христианин, да и жена у тебя сама добродетель. Бьюсь об заклад, наш дорогой Сугуро, несмотря на почтенный возраст, так и не сподобился вкусить настоящих плотских утех. Или ты втихаря от нас погуливал?

– Не стану же я выбалтывать вам то, что держу в секрете от собственной жены!

В отличие от прежних лет, ныне Сугуро уже умело парировал подтрунивания своих приятелей.

Постояв еще немного, он отошел, чтобы поприветствовать других гостей. Заметил оживленно беседовавших старейшин литературного цеха – Сэки и Иваситу.

– Сутуро, это твоя лучшая книга, – похвалил его, обнимая, Ивасита, литературный критик, раскрасневшийся, с бокалом вина в руке. Он в свое время учился в том же университете, что и Сутуро, поэтому всегда оказывал ему покровительство. – Правда же? – обратился он за поддержкой к Митио Сэки, тоже литературному критику.

– Нельзя сказать, что вещь абсолютно безупречная, – кисло улыбнулся пухлый Сэки, – но сегодня у нас праздник, поэтому воздержусь от критических замечаний…

– Не обращай внимания. Сэки всегда очень строг.

– Литературный критик обязан быть строгим.

Среди писательской братии подобный «обмен любезностями» в порядке вещей. За тридцать лет Сутуро, бывая на банкетах, в ресторанах, на литературных сборищах, чего только не наслушался о себе.