Хотя Майлс был знаком с большинством встречных, он так сосредоточился на своей цели, что не узнавал никого из них. На всем пути через эти джунгли из шелка и муслина на его губах играла легкая улыбка, служившая извинением тому факту, что его безупречные манеры возвращались к нему так же медленно, как и нормальный цвет лица.

И все это время его сердце оглушительно билось.

Наконец он снова увидел эту яркую вспышку — наверняка ее платье было соткано из крыльев феи. Но Майлс был слишком очарован, чтобы ужаснуться столь пошлой метафоре (наверное, все влюбленные мыслят штампами).

Он замедлил шаг. Неужели столь странная смесь эмоций — любовь?

Такая мысль его не слишком обрадовала. Но это было интересно, а Майлс ценил «интересное» более всего на свете.

Теперь он находился достаточно близко от девушки, чтобы оценить ее профиль, словно предназначенный творить с мужскими сердцами самые драматические вещи — останавливать их, красть и разбивать. А ее нижняя губа — пухленькая и бледно-розовая — возбуждала более земные мысли, отозвавшиеся в его чреслах. Лицо красавицы, позолоченное сиянием свечей, разрумянилось от духоты. Несколько прядей волос, выбившихся из прически, казалось, намеренно притягивали взгляд к ее изящной шее и кремовым выпуклостям груди, выступавшим из вызывающе глубокого выреза.

И тут он услышал ее голос — веселый, женственный, удивительно зрелый и уверенный. Она говорила негромко, и ее собеседница — кажется, мисс Лиза Стэндшоу — взяла ее под руку, подавшись ближе, чтобы лучше слышать.

К несчастью, у Майлса был на редкость хороший слух.

— У лорда Финли — годовой доход тридцать тысяч фунтов и золотистые волосы, но его мамаша — сущая мегера. Хотя не такая уж это большая плата за тридцать тысяч фунтов. Как ты считаешь, Лиза? Он немного беспутный, но неплохой танцор. И уже пригласил меня на два танца — оба вальсы! Граф Борленд слишком толстый, но это можно пережить, учитывая титул, деньги и замки, которыми он владеет, — как по-твоему? А мистер Лайон Редмонд очень красив и богат, правда? Я слышала, что по сравнению с Редмондами, Крез — жалкий нищий. Говорят, он влюблен по уши в Оливию Эверси, но отношения между их семьями такие же теплые, как между Монтекки и Капулетти. Уверена, их отцы никогда не допустят этого брака, так что давай внесем его в список. Надо, чтобы кто-нибудь представил меня ему.

— Оливия Эверси — не конкурентка тебе, Синтия, — отозвалась ее собеседница. — Мы найдем кого-нибудь, кто тебя представит. Сегодня здесь Майлс Редмонд. Второй сын Редмондов. Кстати, он тоже не женат. Хочешь, представлю?

— Майлс Редмонд?.. А, тот смуглый верзила в очках?! — ужаснулась Синтия. — Он написал какой-то трактат о насекомых, не так ли? Боже, Лиза, ты рехнулась? — Она шутливо стукнула подругу веером по плечу. — Почему я должна довольствоваться скучным вторым сыном, когда могу заполучить наследника?

Они засмеялись, и их смех был таким же мелодичным и звонким, как весенняя капель.

Майлс осторожно попятился, незамеченный.

Он сделал шаг, другой, третий — и врезался в невысокую колонну, поддерживающую статую в греческом стиле. То был Геркулес, совершающий что-то героическое со львом.

На мгновение Майлс уподобился статуе в своей абсолютной неподвижности.

Но первоначальный шок быстро сменился некоторым подобием веселья. Каким же он был простаком во всем, что касалось женщин! Он даже представить себе не мог, что столь холодная расчетливость могла уживаться в такой очаровательной головке. Майлс был поражен, огорчен… в каком-то смысле доволен своим открытием. С этого момента он стал по-новому смотреть на женщин, пытаясь уловить в их глазах направление мыслей. И танцевал с ними так, словно прижимал к себе связку фанат.