Не откладывая дело в долгий ящик, мы приступили к подготовке нашего отъезда на материк. Упаковать личные вещи было полдела: нужно было ликвидировать на месте кое-какое служебное имущество, а малую его часть отправить с курьерами на материк. Всё осложнялось тем, что полёты наших самолётов на Шпицберген к этому времени давно прекратились, а связь с материком поддерживалась нерегулярными рейсами грузовых и пассажирских судов, курсировавших между Баренцбургом и Мурманском. Выяснилось, что самый подходящий транспорт в виде углевоза появится в мае.

Начали с распродажи снегоходов. На них давно «положил глаз» директор рудника А.Соколов, и когда я предложил ему сразу несколько «ямах», он «загорелся» и стал «выколачивать» у руководства треста деньги на их покупку. Одновременно директор захотел приобрести у нас две «Нивы», уазик и катер. Тут наши интересы разошлись, и я был вынужден сообщить ему, что автомашины и катер, согласно указанию из Москвы, подлежали возвращению на материк. При этом мне пришлось пойти на маленькую хитрость и скрыть от него тот факт, что Центр разрешил нам приобрести указанное имущество в личное пользование. Для этого у нас имелись веские причины: я уже имел честь познакомиться с гоголевским характером тов. А. Соколова, и мы опасались, что, если бы объявили директору о том, что машины и катер куплены нами, он не стал бы нам оказывать никакого содействия в их погрузке на судно. Впоследствии выяснилось, что в своих опасениях мы оказались более чем правы.

Вообще наши отношения с ним прошли три последовательные фазы. Сначала он ко мне присматривался и изображал строгого и непреклонного начальника, независимого в своих решениях, уверенного, однако, в своей не ограниченной никакими инструкциями начальственной правоте. Свой крутой и необузданный нрав он не стеснялся проявлять даже по отношению к генеральному представителю «Арктикугля»: решил показать своё «фе», так не получишь со склада спиртное к празднику! И точка! Даже робкому консулу Еремееву приходилось иногда вмешиваться, для того чтобы смягчить ноздрёвский нрав баренцбургского директора и оградить от него того или иного невзлюбившегося поселянина. Мне докладывали, что Соколов до моего приезда своей властью мог посадить человека под домашний арест, мог выставить за ним слежку, а то и вообще своей властью посадить его в самолёт и отправить в Москву. Рассказывали также, что у него на откупе находилась целая бригада «чейнджовщиков», которых он отправлял на заработки в Лонгйербюен. Человек, несомненно обладавший способностями хозяйственника, он тем не менее был весьма опасен, оказавшись у власти. Я отказывался во всё это верить, поставив своей целью под держивать со всеми ровные рабочие отношения.

На второй фазе, оказавшейся пиком наших отношений, директор рудника решил составить вместе со мной оппозицию по отношению к консулу, хотя до моего приезда и консул, и директор были очень дружны. Поскольку я отказался следовать в фарватере его «наполеоновских» планов, он резко поменял на нас знаки «плюс» и «минус» и быстренько «сочинил» коалицию с консулом против меня. Консул Еремеев, бывший инструктор райкома, был не чужд таких закулисных интриг, так что заканчивать командировку на Шпицберген мне пришлось под знаком «минус». Таков был Шпицберген, и иного от него и трудно было ожидать: то ли магнитные аномалии, то ли скученность населения в одной точке снежной пустыни, то ли длинные полярные ночи и плотные снежные «заряды», не знаю, но что-то незримо носилось в полярном воздухе, сдвигало набекрень людям крышу и заставляло их действовать по какому-то странному сценарию.

Итак, Соколов не только отказался нам помочь, но стал грубо мешать.