Э. не поддаётся влиянию: его невозможно переубедить, если он прав, хотя и производит впечатление человека, вынашивающего прогрессивные взгляды.

Тогда я заявил ему без всяких обиняков:

— Первое: мы не торгуем оружием. Второе: не желаю обидеть вас, но откуда мне знать, что вы не провокатор?

— Но ведь вы продаёте же оружие ирландской ИРА?

— Это измышления буржуазной пропаганды. Мы оказываем помощь национально-освободительным движениям, это так, но не террористам.

— Значит, вы отказываетесь связать меня с людьми, которые...

— У нас таких людей в посольстве нет.

Гренландец медленно поднялся и пошёл к выходу. У двери он остановился и на прощание бросил:

— Вы меня здорово разочаровали. Что ж, попытаем счастья в посольствах других социалистических стран.

— Желаю удачи.

Студент-террорист пребывал в умалишённом состоянии.

Это был единственный случай в моей жизни, когда я слышал о существовании националистической гренландской группы. Больше она, кажется, никак о себе не заявляла. Начало 1970-х ознаменовало собой появление первых ростков терроризма — итальянского, латиноамериканского, арабского, западногерманского. Ему, вероятно, были даны такие мощные космические или подземные импульсы, что они были услышаны даже гренландскими эскимосами. Но тогда о терроризме как массовом явлении конца XX века никто и подумать не мог. К тому же он стал распространяться под лозунгами справедливой борьбы за независимость — под маской патриотизма.

А Гренландия — самый большой остров в мире — получила-таки самостоятельность в виде самоуправления. Это случилось в 1979 году. Гренландцы вернули своей стране старое название Калааллит Нунаат (Страна гренландцев), Готхоб переименовали в Нук (мыс) и сразу же вышли из Общего рынка. Этим самым гренландцы, или, как они себя сами называют, иннуиты, продемонстрировали пока единственный пример выхода из «европейского дома», куда так безуспешно стремились попасть Горбачёв и Ельцин. Думается, все эти акции иннуитов не прошли без участия моего собеседника в консульстве летом 1971 года.

...Дания занимает промежуточное положение между Скандинавией и остальной Европой, а потому и сами датчане по своему жизненному укладу и образу мышления находятся в более близком родстве с остальными европейцами, нежели, например, их северные собратья — самые типичные скандинавы — шведы или норвежцы. Это сходство почти неуловимо, но оно чувствуется и в архитектуре, и в более свободных нравах, более утончённой культуре и вкусах. Датчане на фоне других скандинавов выглядят не такими строгими пуританами и провинциалами. Всё это объясняется, конечно, историческим развитием и не в последнюю очередь более выгодными климатическими условиями. Когда Дания уже превратилась в развитую, культурную сельскохозяйственную и торгово-промышленную державу, шведы и норвежцы влачили ещё жалкое, в основном рыбацко-крестьянское, существование, мало чем отличаясь от средневековой Руси.

Впрочем, средневековые нравы брали верх над датской образованностью и утончённостью, особенно когда речь шла о территориальных завоеваниях. Расползающаяся на удельные королевства Кальмарская уния заставляла, например, короля Кристиана II прибегать к крайним мерам. Так в борьбе со шведами он применил излюбленный теперь у террористов приём брать в заложники людей. Потерпев неудачу в открытом бою, Кристиан II удалился на время из Швеции, взяв в заложники молодого шведского аристократа Густава Васу, который впоследствии стал первым королём независимой Швеции. Но этого датскому монарху было мало. В результате искусных интриг и раздоров в стане шведов Кристиан II всё-таки восстановил своё королевское право на шведский престол и 4 ноября 1520 года был коронован в Стокгольме при большом стечении народа.

По окончании церемонии он неожиданно для шведов отдал приказ закрыть ворота дворца, а сам уселся на трон и стал вершить «правосудие» над оказавшимися в ловушке гостями.