Васети назвал эти рассуждения достойными какого-нибудь дебира – письмоводителя, – но никак не ученого. Он, Васети, уверен, что любовь и поэзия – одного корня, но назвать этот корень одним достойным именем пока затрудняется.

– Я не думал, что ты такой, – сказал Хазини.

– Какой? – насторожился Васети.

Было очень темно и невозможно следить за выражением лица собеседника. Однако, судя по голосам, по оттенкам их, друзья находились в добродушнейшем состоянии. Настроение хакима всегда передавалось им.

– Ты мне казался немного суховатым, – объяснил Хазини. – Твоя стихия – звезды. И больше ничего!

– Неужели свои мысли о любви я должен нести высоко, наподобие знамени?

Хаким вмешался в разговор. Он сказал:

– Спор пустой. Поверьте мне, друзья: человек одинаково обязан своим существованием и любви, и поэзии. Что же до их объединяющего имени, то оно существует. И знаете, как оно произносится?

Омар Хайям воздел руки к небу и торжественно провозгласил:

– Жизнь, друзья, жизнь!

Он обнял своих друзей, прижал каждого к груди.

– Вот так, как я обнял вас, – сказал он, – так и жизнь объемлет и любовь и поэзию. Если за поэзией не признавать права называться самой жизнью, значит, выхолостить ее. Как холостят баранов и прочих животных. Да, друзья мои, я пришел к этому выводу, прожив почти сорок пять лет.

Васети попытался поймать хакима на слове:

– Значит, ты поэт, хотя ты это и пытаешься отрицать.

Хаким энергично возразил:

– Я говорю о поэзии, а не о поэтах. Поэт – Фирдоуси. Поэты – Рудаки и Дакики. Поэт в наше время – хаким Санаи. А все те, кто наловчился сочинять бейты и рубаи, газели и касыды, – все эти «цари поэтов» при дворах, позорящие просвещенный слух, – дурацкие создания. Я говорю не об их поэзии. Я говорю не о поэзии, угодной шахам, султанам, хаканам и их многочисленным визирям. Это не поэзия! Это подобие поэзии, фальшивая подделка. Когда мудрые люди говорят слово «поэзия», значит, имеют в виду саму жизнь, то есть жизнь, продолжающуюся в поэзии, один из рукавов реки жизни. А река жизни – да будет вам известно! – широка и необъятна.

Васети сказал:

– Уважаемый хаким, нас сейчас трое. Над нами только звезды, а под нами спящий Исфахан. И мы должны говорить только правду. Верно говорю?

– Да, – подтвердил хаким. – Это условие нашей дружбы, общей работы и общей цели.

– Прекрасно! – воскликнул Васети. – Ответь мне, уважаемый хаким: что есть твои стихи?

Во вселенной наступила тишина. Секунда. Другая. Целая минута тишины! Омар Хайям обдумывал свой ответ: правдивый, искренний.

– Какие стихи ты имеешь в виду?

– Которые мы читаем на полях твоих геометрических вычислений и философских трактатов, – пояснил Васети.

Опять тишина во всей вселенной. Секунда. Другая. Целая минута тишины! И хаким ответил:

– Это часть моей жизни. – И скороговоркой добавил: – Но я не поэт. Это звание слишком высокое. – И еще добавил: – Эклиптика пронизывает все существо созвездия Девы. Очень жаль, что где-то рядом нет созвездия Поэзии…

– А Лира? – спросил Хазини.

– Это не совсем то. На ней может бренчать любой.

18. Здесь рассказывается о том, как хаким пирует с прекрасной Айше на берегу Зайендеруда

– Аллах накажет тебя! – говорит Айше.