Он посмотрел на меня и сказал:

— Прежде всего я хочу, чтобы ты знала, что Беттина Лейтон не ехала со мной в Америку в качестве моей любовницы. Много лет назад у нас с ней действительно был роман, который мало что значил для нас обоих. Потом я познакомил ее с моим издателем Фрэнком Лейтоном, и она вышла за него замуж. Когда я получил телеграмму с просьбой приехать в Голливуд, Лейтон сказал, что они с Беттиной поедут вместе со мной.

Я легонько вскрикнула, и Дэвид сказал:

— Но то, что ты так подумала, было вполне объяснимо, особенно после моего поведения в Брэй-парке, но это лишь распалило мой гнев, поскольку в душе я сознавал, что ты была вправе огорчаться и что я вел себя, как последний хам.

— О нет, Дэвид! — снова сказала я.

— Это правда, — резко возразил он. — Ты думаешь, я не знаю, что был достоин презрения? И поэтому, Саманта, я причинил тебе боль, и в этом своем стремлении ранить тебя я наказал не только тебя, но прежде всего самого себя. Видишь ли, моя дорогая, — сказал он, и в голосе его послышались теплые нотки, — больше всего мне нравилась в тебе твоя наивность. Я никогда еще не встречал женщины менее самоуверенной, более нежной, более уступчивой и словно не ведающей о силе своей красоты. Я любил тебя за это, и мне так многому хотелось научить тебя! Но более всего я любил тебя за твою невинность. И поняв это, я не должен был пытаться совратить тебя, нет, я должен был пасть не колени и возблагодарить Всевышнего за то, что встретил тебя.

Я удивленно взглянула на Дэвида.

— Ты хочешь сказать, что моя неопытность… больше не смущает тебя?

— А ты думаешь, я хотел бы видеть тебя другой? — свирепо спросил Дэвид. — Я люблю тебя, Саманта, и убью всякого, кто посмеет дотронуться до тебя! Ты моя! Моя с того самого мгновения, когда мы впервые поцеловались на набережной. Это был удивительный, волшебный поцелуй, которого я никогда не смогу забыть!

Он издал восклицание, в котором слышалась боль, а потом обнял меня и крепко прижал к себе.

— Я не могу передать тебе, что это такое — знать, что из-за моей преступной глупости ты могла навсегда исчезнуть из моей жизни. Я мог бы убить Виктора Фитцроя за то, что он увез тебя в Париж, если бы я не был бесконечно благодарен ему за то, что он привез тебя обратно нетронутой, и ты все еще моя Саманта, какой хотела быть всегда.

— Но ты, должно быть, все еще считаешь… меня скучной, — прошептала я.

Голос у меня дрожал от волнения, потому что руки Дэвида обнимали меня, а его губы были так близко от моих.

— Я ведь влюблен, Саманта, — ответил Дэвид. — Я и представить себе не мог, что способен так влюбиться. Говорят, тот, кого любишь, никогда не может казаться скучным. Ты очаровала меня, моя дорогая, в тебе все так совершенно, так неповторимо! Ты так не похожа на других женщин!

— О Дэвид! — пробормотала я.

— Я не достоин тебя. Будь ты хоть сколько-нибудь рассудительна, ты попросту прогнала бы меня. Но я знаю, что ты великодушна, что ты простишь меня и скажешь, что согласна выйти за меня замуж. Не так ли?

В его голосе вновь появились столь хорошо знакомые мне властные нотки. Он продолжал:

— Видишь ли, моя дорогая, я не могу жить без тебя. И я, конечно, не мог бы жить совершенно один в этом громадном доме.

— Здесь? — удивилась я.

— Мой дядя умер, — ответил Дэвид, — и я унаследовал это поместье. И вышло так, что я теперь новый лорд Уайткомб! — Я раскрыла рот от изумления, а он продолжал: — Не покажется ли тебе скучным, Саманта, жить здесь, в двух милях от ближайшей деревни? Я не могу позволить тебе жить в Лондоне, для этого ты слишком прекрасна! Я задумал написать несколько книг, и некоторые из них будут экранизированы.