– Через двадцать пять минут? – Таш в ужасе уставилась на часы. – Я должна переодеться.

– Не обязательно. – Найл закутал ее в плед. – Мне нравится видеть тебя такой – только что из постели. Идея срывать с тебя три джемпера, две футболки, две пары чулок, две пары носков и старый школьный шарф кажется мне такой забавной.

– Как ты думаешь, наши гости тут не замерзнут? – Таш крепко обняла его, и ей сразу стало теплее.

– Я растоплю камин.

К тому моменту, как она вышла из спальни, одетая в теплый брючный костюм, с мокрыми волосами и посиневшим после холодного душа носом, обнаружилось, что огонь так и не разведен, а Найл всецело погружен в чтение старых газет, которые он выудил из ящика для растопки. В самом камине так и лежали сажа, пепел, сигаретные окурки и фантики от конфет.

А что же Найл? Взгляд Таш смягчился, едва она взглянула на него. Вьющиеся черные локоны, которым уже давно требовался парикмахер, падали на лицо, а глаза цвета молочного шоколада щурились от смеха – так вдохновили Найла колонки старых сентябрьских газет. Таш пришло на ум, что в те последние несколько месяцев, которые Найл провел на съемках в Америке, у него почти не было времени читать газеты, особенно английские, которые он просто обожает. Да их и не было в его роскошном трейлере, забитом исчерканными сценариями. Даже дома, в своем старом полосатом халате и пушистых носках, со старым воскресным приложением на коленях, он хохочет над статьей телевизионного критика так, будто только вчера смотрел эту программу, разнесенную в пух и прах, причем согласен с каждым словом. Для Найла, каким бы усталым он ни казался, все всегда было свежо, да и сам он был свеж. Таш не знала никого, кто бы мог так искренне смеяться над старыми, приевшимися шутками, и любила Найла за это.

– С Рождеством! – Таш протянула ему подарок, который только что упаковала в ванной. Она забыла купить в этом году новую обертку, но не сомневалась, что он не узнает прошлогоднюю.

Найл поднял на нее глаза, прищурился.

– Ты очень красивая, – заявил он, обнимая взглядом ее красный бархатный костюм, длинные, необыкновенно длинные ноги, мокрые вьющиеся волосы, которые, ниспадая до милой ямочки на подбородке, словно бы стремились затенить такие огромные, манящие глаза…

Таш робко улыбнулась:

– Тогда открой подарок.

Пока Найл разрывал упаковку, она подошла к заляпанному краской приемнику, пострадавшему во время покраски дома полгода назад, и щелкала переключателем каналов до тех пор, пока не нашла рождественские гимны.

– Какая прелесть! – Найл счастливо рассмеялся, когда с упаковкой наконец было покончено и в его руках оказалась небольшая, но очень изящная антикварная рамка с облупившейся позолотой. В рамке красовалась миниатюра, изображающая их вдвоем.

Таш переминалась с ноги на ногу под рождественские песнопения.

– Тебе нравится? Не кажется, что это с моей стороны немного… слишком? – Она ожидала ответа, затаив дыхание.

На прошлой неделе Таш провела немало времени в сомнениях: понравится ли ему такой подарок? Наконец ее лучшие друзья, Гас и Пенни, чуть ли не силой затащили подругу в антикварный салон, где заставили купить рамку (которая, если говорить откровенно, была для нее дороговата), пригрозив уволить с работы, если она не подарит Найлу эту вещь.

– Она потрясающая! – Найл повторил слова, сказанные Гасом и Пенни на прошлой неделе. – И такая маленькая! Я смогу брать ее с собой, где бы ни работал. Бог мой, как я люблю тебя, Наташа Френч!

Когда наконец он выпустил ее из объятий, гораздо более продолжительных и крепких, чем в любовных сценах из фильмов с его участием, Таш заметила два красных глаза, критически наблюдавших за ними сквозь кошачий вход.