Танька пробиралась впереди. (Если кто не знает – и дикие звери, и люди предпочитают нападать с боков или сзади. Так что самое опасное место при переходе – не впереди, как думают многие.) Мы молчали и временами сдержанно зевали и вздрагивали. Я думал еще и о том, что на дневку надо разводить костер, а как – неизвестно. Мокрые дрова… Хорошо еще – есть зажигалка. Но и ей мокрое не очень-то разожжешь без растопки…

– Все-таки мы не лесовики, – сказала Танюшка, и я понял: она думает о том же.

– Ничего, – обнадеживающе кивнул я, – доберемся.

Было бы еще куда… Но этого я не сказал.

Мы еще почти три часа шагали в полном молчании. Дождь снова пошел, и какой-то осенний, в смысле, уныло-безнадежный, хорошо еще не холодный. Но сырость нами уже не ощущалась.

– Олег, – вдруг сказала Танюшка, – мы куда-то не туда идем.

Она остановилась, не оглядываясь на меня.

– Да ну, – сердито сказал я, – речка вот она… Пошли, Тань, пошли.

– Да погоди ты… Калаис же не точно на запад течет, а еще и на север чуть. А мы идем точно на запад. Ну проверь, проверь!

Я вздохнул и воспользовался надежным способом – навел на светлое пятно в тучах (солнце) часовую стрелку «ракеты» и мысленно очертил угол между ней и цифрой «2», а потом разделил этот угол пополам. Двенадцати еще не было, и юг находился справа – там, куда указывала биссектриса.

Танюшка была права. Мы шли точно на запад.

– Да, это не Калаис… – пробормотал я.

– Это его приток, я забыла, как он называется, – уверенно сообщила Танюшка. – Может, это и к лучшему, но он короче, чем Калаис.

– Ничего страшного, – бодро заметил я. – Уж на запад-то мы курс и без реки сумеем удержать… Пошли, Тань.

– Что ты все «пошликаешь»?! – внезапно рассердилась она. – Я промокла! Я есть хочу! Я устала, в конце концов!

– Тань, я тоже, – терпеливо сказал я. – Выберемся на открытое место и попробуем разжечь костер.

– Да, костер он разжечь решил! Из чего, как?! Мокрое все! И… – Она осеклась и закусила губу. Опустила глаза: – Извини.

– Ничего, – по-прежнему спокойно ответил я. И больше ничего не стал говорить.

Мы опять зашагали вперед. Я видел перед собой спину Таньки, обтянутую мокрой ковбойкой, потемневшие от воды волосы, слипшиеся прядями, – по ним за ворот текла вода, и мне стало жалко девчонку – до спазмов в горле.

я пытался уйти от любви

я брал острую бритву и правил себя

я укрылся в подвале я резал

кожаные ремни

стянувшие слабую грудь

я хочу быть с тобой

я хочу быть с тобой

я так хочу быть с тобой

и я буду с тобой

твое имя давно стало другим

глаза навсегда потеряли свой цвет

пьяный врач мне сказал что тебя больше нет

пожарный выдал мне справку что дом твой сгорел

но я хочу быть с тобой

я хочу быть с тобой

я так хочу быть с тобой

и я буду с тобой

в комнате с белым потолком с правом на надежду

в комнате с видом на огни и с верою в любовь

я ломал стекло как шоколад в руке

я резал эти пальцы за то что они не в силах

прикоснуться к тебе

я смотрел в эти лица и не мог им простить

того что у них нет тебя и они могут жить

но я хочу быть с тобой

я хочу быть с тобой

я так хочу быть с тобой

и я буду с тобой

в комнате с белым потолком

с правом на надежду

в комнате с видом на огни

и с верою в любовь[2]

* * *

Костер разжечь и правда не удалось, как я ни старался.