Родился я далеко не красавцем. Из-за своей уродливой внешности в деревне нередко приходилось выносить насмешки, а в школе — и тумаки от задир-одноклассников. Когда я приходил в слезах домой, матушка утешала меня: «Никакой ты не урод, сынок. Разве у тебя носа нет или глаза? Руки-ноги на месте, где тут уродство? А вот если иметь доброе сердце и делать добрые дела, даже уродливое станет прекрасным». И потом, когда я переехал в город, бывало далее, люди образованные потешались над моей внешностью и за моей спиной, и даже в глаза. Но я вспоминал матушкины слова и спокойно приносил им извинения.

Матушка была неграмотной и очень уважала тех, кто умел читать. Жили мы трудно и часто не знали, что будем есть завтра, но она никогда не отказывала мне в просьбе купить книгу или что-то из письменных принадлежностей. Сама труженица, она терпеть не могла, когда дети ленились, но меня, если я не успевал выполнить свои обязанности из-за чтения, никогда не ругала.

Когда однажды на рынок пришел сказитель — шошуды, я улизнул, чтобы послушать его, позабыв про порученную мне работу, и матушка осталась недовольна. В тот же вечер, когда она при свете масляного светильника прошивала для нас одежду на подкладке, я не выдержал и стал пересказывать ей услышанное. Поначалу она слушала нетерпеливо, потому что считала, что сказители — люди несерьезные и делом занимаются недостойным: что они могут сказать доброго? Но мало-помалу мои пересказы увлекли ее, и с тех пор в базарный день она никаких поручений мне не давала, это было молчаливое разрешение пойти на рынок и послушать что-то новенькое. Чтобы отплатить матушке за доброту, а также блеснуть своей прекрасной памятью, я живо и образно пересказывал ей услышанное днем.

Вскоре меня перестал устраивать простой пересказ историй сказителя, и я стал их приукрашивать. Переделывал на ее вкус, перестраивал сюжет, а иногда даже менял концовку. Слушала меня уже не одна матушка, мою аудиторию составляли и старшие сестры, тетушки и даже бабушка. Бывало, прослушав очередную историю, матушка с глубоким беспокойством говорила, то ли обращаясь ко мне, то ли говоря сама с собой: «Что из тебя получится, когда ты вырастешь, сынок? Неужели такой болтовней будешь себе на жизнь зарабатывать?»

Я понимал, что ее тревожило, потому что в нашей деревне говорливых детей не жаловали, считалось, что они могут однажды навлечь беду и на себя, и на семью. Отчасти похож на меня в детстве маленький говорун из моего рассказа «Быки», которого в деревне терпеть не могли. Матушка часто наказывала мне поменьше молоть языком, она надеялась, что я буду неразговорчивым, правильным ребенком, на которого можно положиться. Однако во мне проснулось не только поразительное умение говорить, это было еще и непреодолимое желание что-то сказать, что, вне сомнения, было очень небезопасно. Мои способности рассказчика приносили матушке радость, но в то же время ее мучили и глубокие сомнения.

Поговорка гласит: «Легче сдвинуть горы или изменить русло реки, чем переделать натуру человека». Несмотря на усердные наставления родителей, я своей природной склонности много говорить не изменил, отсюда, будто в насмешку над самим собой, и мое имя — Мо Янь.

Начальную школу я так и не закончил, для тяжелой работы был еще мал, силенок не хватало, вот меня и определили пасти скот на поросшем травой берегу реки. Гоня своих коров и коз мимо школьных ворот, я видел бывших одноклассников, игравших во дворе, и всякий раз на сердце ложилась печаль.