Я ловлю губами ее нетерпеливый вздох, вычерчивая поцелуями тень на виске. Лунную тень..

– Что есть в тебе, la divine? Что есть? Женщина.. Настоящая. Подлинное сокровище. Только – мое. Мое. Ничье больше. Я сейчас покажу тебе… да.. Сейчас. Ласточка моя, дыши глубже… – с хриплым вздохом шепчу я, куда то ниже ее шеи, под ключицу, где ямкой пробивается пульс.– Девочка, сейчас ты летишь.. Летишь, да, голубка? Прямо мне в сердце… Как пуля… Как молния… Серебряная молния.

***

Первая молния разрывает глубину ночи, точно так же, как мое естество разрывает, взрывает изнутри то мягкое, глубокое, нежное, что есть в ней, что всегда было. Что присуще только ей. С чем я незримо сливаюсь, как с океаном, чтобы утром опять проснуться чуть вдали от нее, очнуться, держа ее на своем локте, на своем плече.. Совсем рядом. И снова ощутить как в каждой клеточке ее тела, на самых кончиках пальцев бьется сердце… Мое? Ее? Не разобрать… Не различить.. Не нужно различать… Не стоит..

Глава четвертая. Картина для фея…

– Ну и что ты мне предлагаешь? Отдать все за аренду и остаться без штанов? – Мишка вытряхивает пепел на подоконник и смахивает его ладонью вниз, куда то на рабатку шафрана… – Лешке в гимназию через неделю, еще плату не внесли.

– Ничего я тебе не предлагаю. – Молоток в моих руках продолжает равномерно стучать по розовато – белому пластику мяса. Постепенно маленькая веранда наполняется запахом прожаренного бекона. – Смотри, пригорит! –

Беззлобно чертыхаясь, Ворохов перекладывает со сковородки на плоское блюдо кусочки бекона.

– И где тут Ваша турка? – Он оглядывается по сторонам, в поисках емкости, в которой можно сварить кофе. – Не привезли, что ли?

– Не привезли.– Нарочито спокойно отвечаю я. – Возьми на полке. Вот та, черная, от прежних хозяев…

– Маленькая она. – Мишка пожимает плечами, вертя в пальцах указанный предмет. – Нам не хватит на четверых. Еще и Лешка примажется… – Но послушно ставит турку на почерневший металлический поддон с речным песком, осторожно зажигая газовую конфорку и крутя флажок.

– Лешке чаю с молоком. Или какао с печеньем. Какое ему кофе! – Мои брови в недоумении ползут «домиком» – вверх, и я тотчас забываю какую из розоватых пластин бекона только что отшлепал молоточком…

– Я и сам не разрешаю это баловство! Но они же с Анькой как начнут вдвоем канючить! – Мишка, фыркая, еще несколько минут возится с газовой конфоркой, смотрит в окно, потом бесшумно, в два прыжка, вылетает вниз, и вскоре я слышу Лешкин визг, совершенно поросячий от восторга, потому что Ворохов окатывает сына ведром прогретой на солнце воды, стоящей на ступени крыльца.

– Леша, ну – ка, постой, я вытру тебя! Ах, этот папа, озорник какой, облил ребенка.. Постой, не вертись, я полотенце возьму! – ее характерно мягкий, приглушенный голос, с музыкальными нотами струящегося в траве ручья, нажимает на какую то сердечную клавишу или клапан внутри меня. Я зажмуриваюсь. Глубоко втягиваю ноздрями смешанный с солнечной пылью запах шафрана, несущийся в окно…

– Миша, ты и меня облил, кажется! – Она всплескивает руками и тихо хохочет, словно на крыльцо внезапно падает серебряная ложка..

Мобильный, черт! Опять эта кафедра!

– Алло, слушаю.. Да. Я. Завтра в три, да.