Скажут, что я противопоставляю точной науке — поэзию, которая, как и подобает поэзии, питается одними иллюзиями, не вникая в подлинную сущность вещей. Но ведь такие иллюзии властительны не только над поэтами. Они присущи каждому влюбленному: каждый самый заурядный, самый обыкновенный мужчина субъективно воспринимает свое влечение к женщине как нечто такое, что дорого ему само по себе. Имя этого влечения — страсть.

«Дуновенье страсти» — какой же воспитатель возьмется рассказывать о нем маленьким детям, которым оно чуждо, недоступно, непонятно, несвойственно.

Вот почему даже в аисте меньше обмана, чем в той урезанной, искалеченной «правде», которую спешат сообщить своим детям иные слишком торопливые взрослые.

Мне много раз случалось убеждаться, как хорошо забронирован ребенок от ненужных ему мыслей и сведений, которые его воспитатели навязывают ему преждевременно.

«Не могу, — пишет мне одна читательница, — полностью согласиться с тем, что не следует говорить малышам о том, откуда дети берутся. Не следует раскрывать всё, но сказать, что братец или сестрица у мамы в животе, надо. Я была беременна вторым ребенком. Дочка пяти лет бурно встречала меня, когда я возвращалась с работы. Однажды такая бурная встреча причинила мне небольшую боль, и я испугалась за будущего ребенка. Я сказала дочке, чтобы она пока на меня не прыгала, потому что у меня внутри ребенок и его можно ушибить. Надо было видеть, как трогательно стала девочка заботиться о том, чтобы не сделать мне больно. Спрашивала иногда: „А скоро он будет?“ На вопрос о том, как он туда попал, я сказала, что об этом узнает, когда будет постарше. И все было просто. Я думаю, что в этом вопросе надо что-то частично объяснять. Но выдумывать басню о покупке ребенка — никогда не нужно».

Если же мать или отец, не считаясь с возрастными потребностями, все же попытаются сообщить ему полную и неприкрытую «истину» о зачатии, ребенок по законам своего детского мышления непременно превратит эту «истину» в материал для безоглядной фантастики.

Так поступил, например, пятилетний Волик Шмидт, сын академика Отто Юльевича Шмидта, когда его мать откровенно сообщила ему подлинные и подробные сведения о происхождении детей.

Он тотчас же стал импровизировать длинную повесть о своей жизни в материнской утробе:

«— Там есть перегородка… между спинкой и животиком.

— Какая перегородка?

— Такая перегородка — с дверкой. А дверка вот такая маленькая. (Смеется.) Да-да. Я сам видел, когда у тебя в животике был. И комнатка там есть малюсенькая, в ней живет дяденька.

— Какой дяденька?

— Я был у него в гостях, пил у него чай. Потом я играл еще в садике. Там и садик есть маленький, и песочек в нем… И колясочка маленькая… Я там с детками играл и катался.

— А откуда же детки?

— Это у дяденьки породились… Много-много деток. И всё мальчики девочек там нет. И моссельпромовцы сидят… Трое их… Вот такие малюсенькие.

— И ты там жил у них?

— Я приходил к дяденьке в гости, а когда пришла пора родиться, я с ним попрощался за ручку и вышел у тебя из животика».

Рассказ об этом маленьком Волике, населившем материнскую утробу тремя моссельпромовцами, я заимствую из неопубликованного дневника Веры Федоровны Шмидт.

В том же дневнике есть другая любопытная запись:

«После каждого глотка Волик останавливается и как бы прислушивается, что делается у него внутри. Потом весело улыбается и говорит мне:

— Уже побежало по лестничке в животик.