|
Жадно вслушиваясь в речь её, Николай понимал, что Анна поддразнивает девиц, но её бесстыдные слова приятно щекотали его. Он неотрывно следил за игрой её круглого, почти девичьего лица, — немного уже помятое, оно освещалось глазами голубымн, как васильки, и светлыми, точно у ребёнка. И рот у неё был маленький, ребячий. Когда она улыбалась, на щеках и подбородке её являлись ямки, лицо становилось добрым, ласковым и как-то славно, тихо весёлым.
«Слова говорит бесстыжие, — напомнил он себе. — А те, дуры, расспрашивают! Разве можно с такой водиться? Надо сказать Христине!» Христина тоже села на землю, рядом с Натальей, тихо спросив у неё: — У тебя как со Степаном? — Да так всё, — не сразу ответила девушка, вздыхая. — Не в тех он мыслях, — добавила она, подумав, а Сорокина, вдруг приподняв голову, сказала с улыбкой: — Правда ли, врут ли, а есть 6удто, девоньки, словечко такое, всё позволяет, по-христиански, как надобно, и ограждает от детей, — ей-бо! — Ну, врёшь, — сказала Христина, хмурясь и строго поджимая губы. Назаров одобрительно отметил: «Ишь какая! Так…» — Я и говорю — не знай, правда ли, это мне саяновская попадейка говорила. Над выполотыми грядами жуликовато перепархивали воробьи, на ветвях сидели две вороны и жирно каркали, словно сообщая друг другу что-то очень важное. — Не в тех он мыслях, чтобы жениться, — потягиваясь, задумчиво повторила Наталья. — Да и я сама, тоже как-то… — Разонравился? — Не-ет, зачем! Он парень хороший, — нет! А так, как-то — не знаю, что сказать! Дружба у нас с им. — Чай, то и хорошо! — Ещё бы! Вот и боязно будто — женимся, да как начнётся бедность, да дети и всё это, как положено, — не потерялась бы дружба-то, думаешь… — Ой, девоньки, девоньки! Не сладка доля рабья, а того горше — бабья! Пожить бы годок хоть без работы! Анна засыпала — это уж сквозь дрёму было сказано ею. Христина заглянула в остроносое, смуглое лицо подруги и сказала неодобрительно: — Мудришь ты чего-то. Наталья спросила тихонько: — А вы — скоро поженитесь? — Торопить буду. Измаялась я от этой сухой-то любови! — Обнимаетесь? — Ну а как? Чай, и вы… — Не охоч Степан. — А мой — ух как! — хвастливо сказала Христина. — Того и гляди, обабит! Назаров самодовольно улыбнулся, но тотчас же подумал, невесело и нерешительно: «Анка, пожалуй, проще их! Это всё Степаново внушенье! А Хриська рано рот разевает, ещё кусок не в руке!» Он рассматривал её как незнакомую, и, хотя слова её были неприятны ему, всё-таки она была красивее подруг — такая сильная, рослая, с аккуратными грудями. «Эту хоть в лохмотья одень, не выдаст! И крепости неиссякаемой», — соображал он, вглядываясь в её лицо с прямым носом и тёмными, строго сросшимися бровями. — Я даже думаю так, чтобы сегодня вечером решительно с ним поговорить. — Чай, погодила бы? — А чего? Любил, что ли, он отца-то? Я, девка, душу его знаю — душа у него очень жидкая! «Так!» — мысленно воскликнул Назаров, крепко стискивая зубы. Анна вздохнула и замычала во сне, а Назаров, откачнувшись от стены, вышел из сарая на двор и остановился посредине, под солнцем, один в тишине… «Жидкая душа! — с обидой думал он, оглядываясь. — Ладно — погоди!» На дворе было странно пусто и тихо. |
