|
Хоша вы, конечно, и того… ну — ладно!
С той поры живут Кузьмичи с Лукичами тихо, мирно, военное дело вовсе забросили и грабят друг друга легонько, по-штатски. Ну, а купечество, как всегда, живёт по закону божию…
XIV
Лежит смиренно упрямый человек Ванька под поветью, наработался, навозился — отдыхает. Прибежал к нему боярин, орёт: — Ванька, вставай! — А для чё? — Айда Москву спасать! — А чего она? — Поляк обижает! — Ишь, пострел… Пошёл Ванька, спасает, а бес Болотников кричит ему: — Дурова голова, чего ты на бояр даром силу тратишь, подумай! — Я думать не привычен, за меня святые отцы-монахи больно хорошо думают, — сказал Ванька. Спас Москву, пришёл домой, глядит — повети нет. Вздохнул: — Эки воры! Лёг на правый бок для хороших снов, пролежал двести лет, вдруг — бурмистр бежит: — Ванька, вставай! — Чего оно? — Айда Россию спасать! — А кто её? — Бонапарат о двенадцати языках! — Ишь его как… анафема! Пошёл, спасает, а бес Бонапарат нашёптывает ему: — Чего ты, Ваня, на господ стараешься, пора бы те, Ванюшка, из крепостной неволи выйти! — Сами выпустят, — сказал Ванька. Спас Россию, воротился домой, глядит — на избе крыши нет. Вздохнул: — Эки псы, всё грабят! Пошёл к барину, спрашивает: — А что, за спасение России ничего не будет мне? А барин его спрашивает: — Хошь — выпорю? — Нет, не надо! Спасибо. Ещё сто лет поработал да проспал; сны видел хорошие, а жрать нечего. Есть деньги — пьёт, нет денег — думает: «Эхма, хорошо бы выпить!..» Прибежал стражник, орёт: — Ванька, вставай! — Ещё чего? — Айда Европу спасать! — Чего она? — Немец обижает! — И что они беспокоятся, тот да этот? Жили бы… Пошёл, начал спасать — тут ему немец ногу оторвал. Воротился Ванька на одной ноге, глядь — избы нет, ребятишки с голоду подохли, на жене сосед воду возит. — Ну и дела-а! — удивился Ванька, поднял руку, затылок почесать, а головы-то у него и нету!
XV
В славном городе Мямлине жил-был человечек Микешка, жил не умеючи, в грязи, в нищете и захудании; вокруг него мерзостей потоки текут, измывается над ним всякая нечистая сила, а он, бездельник, находясь в состоянии упрямой нерешительности, не чешется, не моется, диким волосом обрастает и жалуется ко господу: — Господи, господи! И до чего же я скверно живу, до чего грязно! Даже свиньи — и те надо мной смеются. Забыл ты меня, господи! Нажалуется, наплачется досыта, ляжет спать и — мечтает: «Хоть бы нечистая сила маленькую какую-нибудь реформишку дала мне смиренства и убожества моего ради! Помыться бы мне, почиститься…» А нечистая сила ещё больше издевается над ним, исполнение всех естественных законов отложила впредь до прихода «лучших времён» и ежедневно действует по Микешке краткими циркулярами в таком роде: «Молчать. А виновные в нарушении сего циркуляра подвергаются административному искоренению даже до седьмого колена». Или: «Предписывается искренно любить начальство. А виновные в неисполнении сего подвергаются…» Читает Микешка циркуляры, — озирается, видит: в Мямлине — молчат, в Дрёмове — начальство любят, в Воргороде — жители друг у друга лапти воруют. |
