|
А этот фриц, как его там, Херинг… – Геринг! – Да. Так вот, Хаскинг не виновен в том, что его мучили. Это сделали какие то арабы. Они охотились на приверженцев Церкви Второго Шанса, схватили его и стали пытать с помощью африканских негров, дагомейцев, у которых был обычай зверски убивать перед завтраком дюжину людей. К тому времени, когда Хаскинг узнал об этом и приказал прекратить пытки, Геринг уже умирал. Но он заговорил с Хаскингом, назвал его братом по духу и сказал, что прощает его. Сказал, что он когда нибудь еще встретится с ним. Хаскинг был очень потрясен этим, во всяком случае, так говорят его люди. Сэм с дрожью переваривал новости. Он был так расстроен, что его нисколько не позабавило, что рекордсмен среди мошенников – король Джон – был вчистую надут Хаскингом. Однако он не мог не восхищаться способностями Хаскинга, как руководителя государства, и его пониманием обстановки. Хаскинг понял, что это единственный способ вести дела с Джоном, и, не колеблясь, осуществил свои намерения. Но вот совести Сэма Клеменса у Хаскинга не было. Эти новости круто изменили все. По видимому, Иеясу уже был в пути, это означало, что им не удастся, как планировал Сэм, улизнуть отсюда во время дождя. Граждане Соул сити были настороже. – В чем дело, Сэм? – спросила Ливи. Она сидела рядом с ним и печально смотрела на него. – Мне кажется, что все кончено. – О, Сэм! – воскликнула она. – Где же твое мужество? Для нас еще далеко не все потеряно. Ты всегда впадал в отчаяние, когда события оборачивались не так, как тебе хотелось! Сейчас прекрасная возможность вернуть корабль. Пусть Хаскинг и Иеясу перебьют друг друга, а затем появимся мы. Надо просто сидеть в лесу, пока они не перегрызут друг друга, а затем, когда они будут при последнем издыхании, наброситься на них! – О чем ты говоришь? – сердито произнес Клеменс. – Пятнадцать мужчин и женщин набросятся на победителей, да? – Ну и дурак же ты, Сэм! У них только в одном загоне не менее пятисот пленных, и только один Бог знает, сколько таких загонов. И у тебя есть еще тысячи беженцев, скрывшихся у Черского и в Публии. – А как я с ними свяжусь? – удивился Сэм. – Слишком поздно! Я могу поспорить, что нападение произойдет через несколько часов! Кроме того, беженцев, наверное, тоже держат в загонах. Насколько я могу судить, Черский и Публий, возможно, тоже в сговоре с Хаскингом! – Ты все такой же бездеятельный пессимист, каким я знала тебя на Земле, – печально сказала она. – О, Сэм, я все еще люблю тебя. Ты все еще нравишься мне… как друг. – Друг?! – закричал Клеменс так громко, что все собравшиеся подпрыгнули от испуга. – Заткнитесь! – прошипел Джонстон. – Вы что, хотите, чтобы эти негритосы схватили нас? – Там, на Земле, мы любили друг друга много лет, – сказал Сэм. – Если уж по большому счету, то не всегда, – заметила шепотом Ливи. – Но это не место для выяснения наших отношений. Я не намерена обсуждать это. Слишком поздно. Вопрос стоит так – хочешь ты вернуть себе Судно или нет? – Конечно же, хочу, – со злостью сказал он. – Ты что, думаешь.. – Тогда оторви свою задницу! – воскликнула она. Если бы это сказал кто нибудь другой, то, возможно, он оставил бы это незамеченным. Но то, что эти слова произнесла хрупкая Ливи, которая всегда говорила мягко и изысканно – это было немыслимо. Но она произнесла их – и он подумал о том, что бывали на Земле минуты, которые он старался вычеркнуть из памяти, когда… – Леди мыслит очень здраво! – отметил Джонстон. Сейчас надо было думать о более важных вещах, но подсознание само определяло эти вещи и оно послало ему следующую мысль: впервые он понял, действительно осознал каждой клеткой своего тела, всем своим мозгом, что Ливи изменилась. |
