- Орест Петрович, зачем все это? Мы сможем хоть что-нибудь изменить?

Мамонтов надолго задумался. Когда заговорил, стало ясно - осмысливал не ответ, а форму, как это объяснить бывшему сержанту-артиллеристу.

- Понимаешь, Велецкий. Жизнь - это поток неуправляемых событий. Политики и, так называемые исторические личности - это не выдающиеся граждане, а обычные люди, что оказались в нужное время в нужном месте. Макиавелли был абсолютно прав, во власти идеалистам не место, а потому в этой среде редко встречаются люди чести. Тем же, кто сохранил себя, приходится довольствоваться максимой императора Марка Аврелия: делай что должно, случится что суждено.

- То есть мы делаем то, что должно?

- Именно так. Украинской суверенности нет и тридцати лет. Национальная идея размыта. Все рассуждают о патриотизме, но принимают решения исходя из интересов семьи, бизнеса, своего клана. Опять же, советские времена надолго отвратили людей от мысли, что государственный интерес - это прежде всего их собственный. Общество всеми силами отгораживается от реальности, и это смертельно. Ты же был под Зеленопольем, все видел. Бойцам лень окапываться, командирам важнее всего, чтобы машины с боеприпасами выстроились по ниточке, замполитам главное вовремя провести подотчетное "мероприятие". А граница с Россией вот она, в пяти километрах, и никому нет дела, что там готовят "Грады" к стрельбе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

- Да. Все вполне наглядно. Я про это книгу прочел. Расстреляли бы тогда перед строем начальника лагеря, люди не погибли, и боеприпасов хватило на выполнение всех задач. А это могло изменить ход войны...

- Именно так. Все серьезные исследования говорят, что в обществе без крепких моральных ценностей единственной реальной угрозой для преступников служит смертная казнь. И это подтвердилось на практике. С началом работы группы многие из тех, кто считал себя выше закона, стали бояться внесудебной расправы. Убийство конечно, не панацея от всех социальных болезней, но довольно действенная прививка. Если мы отдаляем развал страны - это уже хорошо. Я не националист, я государственник. Мне глубоко наплевать на стихи Шевченко и подвиги Бандеры. Они мне интересны ровно настолько, насколько позволяют решать политические задачи. Но я отдаю отчет, что Россия никогда не смирится с тем, что мы перестали быть ее частью и колонией, а потому мы должны физически выбивать тех, кто прямо или косвенно воюет на ее стороне.

Монолог Ореста был странным, неоднозначным, Шульга его переварил только потом, на больничной койке. Больше с тех пор они серьезно не говорили.

Шульга миновал пост охраны, без стука вошел в старый номенклатурный кабинет. Навстречу ему из-за стола поднялся лет пятидесяти мужчина с вытянутым лицом и курчавыми волосами. Тот самый Валентин Николаевич - безмолвный не то заместитель, не то помощник. Кто он на самом деле? Ну вот сейчас и узнаем...

Поздоровались.

- Как? - по военной привычке лаконично спросил Шульга.

- Заключения еще нет, но, похоже, сердце. За ним приехала утром машина. Он живет... жил один здесь, недалеко, на Печерске. По телефону не отвечает, на звонки в дверь не реагирует. Дверь ломать не стали, подогнали к окну пожарную лестницу. Был выходной, тело пролежало не меньше суток...

Вот значит как. Одинокая смерть от старости, когда тебя хватятся в лучшем случае через двадцать четыре часа. Такого Орест не заслужил.

- Чем могу быть полезен? - спросил Шульга.

- Да чем уж тут... - махнул рукой Валентин Николаевич, возвращаясь к столу. - Материально и организационно все обеспечено. Вот, пишу некролог. И слова вроде правильные, а сухо, фальшиво выходит. "Всю жизнь отдал службе.