— Доктор! Помните, я рассказывал вам про своего друга? У которого артрит?

Доктор МакНабола приосанился и гордо вскинул голову.

— А! Так он жаждет познакомиться с моими иголками и пилой?

— Нет. Ему намного лучше.

— Замечательно. Рыбий жир и добрые мысли! С таким рецептом ему, может, и удастся избежать встречи со мной.

Студенты захихикали.

— А любовь поможет выздороветь? — спросил я.

Он вздернул брови, сомкнул губы и задумчиво поскреб подбородок. Одна студентка тут же вынула блокнот и приготовилась записывать.

— Любовь… — произнес доктор. — Гм… В сущности, что мы, врачи, знаем о любви? — Он подмигнул прилежной студентке, и она покраснела. — "Любовь — дитя, что с нами вместе дышит, любовь — дитя, что изгоняет смерть".

— Уильям Блейк? — предположил я.

— О, да мы имеем дело с образованным человеком! — воскликнул доктор и впервые за все время улыбнулся по-человечески. Передай своему другу, что я надеюсь никогда с ним не встретиться.

Он подмигнул мне и увел студентов прочь.

— О чем вы говорили? — спросил папа.

— Так, ни о чем… Мы с ним познакомились, когда девочка попала в больницу.

Папа засмеялся.

— Человек-тайна, вот ты кто!

По дороге домой мы опустили стекла в машине, и папа горланил "На синих холмах Дакоты". А я сложил руки и заухал по-совиному, громко-громко.

— Вот здорово! — восхитился папа. — Правда, здорово! Научишь? Только не сейчас, за рулем неудобно.

Мы ехали по оживленным городским улицам, и с наших лиц не сходили улыбки.

— Так ты понял, что опасность до конца не миновала? — опомнился вдруг папа.

— Да. Но ведь все будет хорошо, правда?

— Конечно! Все будет за-ме-ча-тель-но!!!

И он снова запел.

— А нам надо закончить этот дурацкий дом! Да, кстати, как насчет двадцать семь и пятьдесят три? Побалуемся вечерком?

— Ага! Двадцать семь и пятьдесят три. Нектар и амброзия!

— Амброзия и нектар! Сладчайший из всех нектаров на свете.

Глава 42

Уже давно стемнело, и на небе выглянули звезды, когда мы с Миной смогли выбраться из дома, прихватив остатки 27 и 53 и спрятанную в бумажный пакет бутылку темного пива. На улицах горели фонари. В стылом воздухе каждый наш выдох клубился белым паром возле лица. По дороге я рассказал Мине про мамин сон.

— Потрясающе! — пробормотала она.

А потом улыбнулась и сказала, что сон этот значит только одно: он рядом и всегда, в любую минуту придет на помощь. Но все-таки нам хотелось увидеть его, дотронуться до него снова.

В переулке мы заметили, что рядом вышагивает Шепоток. Мина наклонилась его погладить.

— Дрянной кот! — сказала она ласково и засмеялась. — Целый день птенцы поедали червяков, набирались сил и отваги. К вечеру они уже могли вспорхнуть до середины куста — там, в гуще, до них не так легко дотянуться. Они съели уйму червяков, и когда мы наконец выпустили этого негодяя, он уселся с нами на ступеньках, обиженный и надутый.

Она снова потрепала его за ушком.

— Что, кровожадина, ушла добыча?

Он мурлыкнул и потерся об ее ногу.

Мы открыли дверь с надписью "Опасно для жизни", не теша себя никакими ожиданиями. Внутри было тихо и пусто. На чердаке — никого. Даже сов не было, не то что Скеллига. На подоконнике валялась дохлая мышь, кусочек оболочки от ветчины и кучка мертвых черных жуков.