Дядя Коля с кряхтеньем присел, покопался в шкафчике под верстаком и протянул Скифу плоскую коробочку – небольшую, величиной со старый железный рубль.

– Вот, возьми да сунь куда подальше… Соорудил я тут штучку… так, от безделья… Придет нужда, открой, погляди да подумай.

– Спасибо, дядя Коля. – Скиф сунул «штучку» в нарукавный карман. – А думать‑то о чем?

– Там нарисовано Чего нарисовано, о том и думай. – Дядя Коля опустился на раскладушку, вытянул ноги и повернулся к стене. – Ну, удачи тебе, Киря… – невнятно пробормотал он, засыпая.

Скиф подпоясался, достал из мешка калгану и, подвесив ее к наплечному ремню, покинул склад. С минуту он постоял на лестничной площадке, раздумывая, куда идти – вверх или вниз, потом решительно направился на первый этаж. Там у одной из бронированных дверей он опять остановился и надавил кнопку звонка.

Выглянул дюжий медбрат лет сорока пяти, в накрахмаленном халате, косая сажень в плечах – сестер и нянечек в медицинском секторе звена С не держали. Этот крепкий мужичок, в отличие от дяди Коли, глазами не моргал, а уставился на Скифа недреманным оком. Потом, узнав инструктора, кивнул.

– Ты с третьего этажа? Ну, чего тебе, парень?

– На дружка взглянуть хочу. Попрощаться.

– Взглянуть – взгляни, а вот попрощаться… – Пропуская Скифа в палату, санитар горестно покачал головой. – Попрощаться – это сложнее. Ты ему «до свидания», а он тебе и «гу‑гу» не скажет. Такие, брат, дела…

Скиф, не слушая его воркотню, скользнул взглядом по койкам и направился к той, что стояла в дальнем углу. В полутьме лицо Джамаля на белой подушке казалось темным, будто высеченным из камня, но на изваяние все же не походило. Нет, не походило… Какой скульптор стал бы ваять бессмысленный лик кретина7 Разве что в насмешку над родом людским…

Глаза Джамаля были плотно прикрыты, мышцы расслаблены и неподвижны, что придавало его физиономии выражение какого‑то идиотского, дебильного спокойствия. Ни переживаний, ни мыслей, ни чувств… Брови – как две длинные черные кляксы, виски чуть запали, вялые губы разошлись, из уголка рта на щеку стекает слюна… Ах, Джамаль, Джамаль, Георгиев сын, из славного рода Саакадзе!.. Ты еще живой, но уже мертвый…

«Пошли бы мы вместе в Амм Хаммат, генацвале, – не разжимая губ, сказал ему Скиф. – Пошли бы, дорогой, в Амм Хаммат, куда ты так хотел вернуться, к девушкам и к твоей Тамме, к царице Тамар на белом коне… Поскакали б мы в степь, к городу с двадцатью башнями, погуляли б в лесах на взморье, поглядели б, как пробраться к золотым куполам… Поскакали б, погуляли, пошли!.. Да только ты уже умер, князь, и все это я буду делать без тебя».

Вдруг веки Джамаля приподнялись, и крохотные огоньки, замерцавшие в темных зрачках, будто шепнули Скифу: нет, я еще жив! Жив! Потом огни погасли, точно залитый водою костер, и бессмысленный пустой взгляд уперся в потолок.

– Эй! – окликнул Скиф санитара. – Он смотрит! Глаза открыл!

– Бывает! Бывает, парень. Я тут за день нагляделся… Иной веками хлопнет раз в час али губами шевельнет… Ну и вся недолга! Инстинктивный рефлекс называется. Но на нем, на рефлексе‑то этом, не проживешь! Ох, не проживешь, парень! Жизнь – она штука сложная… Эхе‑хе… – Сочувственно вздохнув, медбрат спросил: – Ну, распрощался со своим дружком? Хороший был человек, говорят, удачливый, богатый… Хоромы его тут по соседству.