К исходу второй недели от голода и недосыпа ее начало жутко тошнить. Голова кружилась так, что, добираясь от остановки трамвая до работы, она останавливалась через каждые десять метров, чтоб не грохнуться в обморок прямо посреди улицы. Но пугало даже не это, совсем другое: Валюта вдруг поняла, что сходит с ума.
В голове, больше напоминавшей потерханную флягу с пьяной бражкой, как стояла за печкой у дедуси, бродила, расплываясь и вновь становясь предельно четкой, странная, дикая картина: Алик и Рустам, оказывается, были одним и тем же человеком. Иногда они расходились по разные стороны темечка, чтобы каждый из своего угла побольнее и пообиднее оскорбить Валюшу, а иногда сходились, как два закадычных друга, и, обнявшись, сливались воедино. В результате у этого монстра получалась фигура Алика, высокая и худая, его же белые волосы, а под ними — лицо Рустама со страшной гусеницей вместо левой брови.
«Значит, Ванечка все-таки сын Алика?» — мучила себя вопросом Валюша. Конечно! Лично она в этом никогда не сомневалась. Но как Алику удалось оказаться в Баку и так замаскироваться под Рустама? Зачем? Ответов на эти вопросы не находилось, а сами вопросы не исчезали. И сверлили, и мучили, и долбились в виски, и застревали на языке мерзкой кислотной отрыжкой.
В субботу, поручив сынишку Марье Львовне, Валюша поплелась в магазин за манкой. В глазах кружились черные крупные мухи, их жужжание отдавалось в голове невыносимым беспрестанным гулом. Магазин был рядом — перейти по светофору дорогу, но Валюша все никак не могла отлепиться от фонарного столба, возле которого остановилась, дожидаясь зеленого. Светофор мигал несколько раз, то есть видно было, что мигал, но цвета не различались совершенно. Наконец она сообразила, что надо просто идти вместе с толпой. И пошла. Но то ли двинулась вслед за всеми поздновато, то ли вообще шагнула на красный.
— Женщина! — сквозь туман услыхала она отчаянный крик. — Стойте!
А следом ее подбросило куда-то прямо к серому небу и глухо опустило вниз. Валюша почувствовала, как спиной буравит неожиданно податливую землю, проваливаясь в самую глубину, и земля смыкается над ней черным душным пологом.
— Оклемалась? — услышала она чужой женский голос. — Чего ж довела себя до такого состояния? Или токсикоз замучил?
Валюша открыла глаза и увидела незнакомое лицо в белой медицинской шапочке.
— Где я?
— В больнице, где ж еще, — сообщила медсестра. — Поправишься — в церковь сходи, свечку поставь. Уберег тебя Господь. А вот ребеночка ты потеряла. Ну, ничего. Молодая. Еще родишь.
Какого ребеночка? Ванечку?
— Где он? Что? — Валюша вскочила на постели, будто ее мощным пинком подбросили снизу.
— А ну лежать! — прикрикнула медсестра. — Капельницу мне не разбей! Чего подхватилась?
— Ванечка, сынок, что с ним?
— Так у тебя есть сынок? Большой? Ну тогда и вообще расстраиваться незачем. С таким токсикозом ты бы все равно ребеночка не доносила.
— Какого ребеночка? — Валюша просто ополоумела от непонимания и тревоги. — У меня только Ванечка…
— Здрасьте! — раскланялась медсестра. — Так ты не знала, что беременная? Когда тебя машина сбила, выкидыш случился. Крови много потеряла. Ну уже все сделали. И почистили, и глюкозы влили, чтоб подпитать. Ты ж чистый Бухенвальд! Давно я таких не видала. И документов нет. Кто, что… даже родным не сообщить.
— А когда меня привезли?
— Когда-когда, утром, а сейчас уж одиннадцатый час доходит. Ночь на дворе. Давай говори телефон. Мужу позвоним, небось с ума сходит.
Медсестра ушла звонить Марье Львовне, а Валюша осталась один на один с невероятной, немыслимой новостью. |