— А я — отец! — хмыкает кто-то сзади.

— Я мать Вани Баязитова, — торопится Валентина. — Который в тюрьме, у которого руку…

Бородатый недоуменно смотрит на нее как на полоумную и, брезгливо отцепив пальцы женщины от собственного рукава, шагает в сторону.

— Постойте, — она пытается преградить ему дорогу, — вы же сами говорили, один против банды…

— Парни, чего стоим? — надменно спрашивает у милиционеров спутник бородатого, тот, кто раньше дудел в рог. — Чего ждем?

Два лейтенанта подхватывают Валентину под руки и, одним движением приподняв над землей, отбрасывают к парапету.

— Постойте! — уже плохо соображая, что делает, кричит Валентина. — Ванечка не виноват! Он сестру защищал и Бимку!

Впрочем, бородатый со свитой ее уже не слышит.

— А вы что, правда мать этого убийцы? — выросла перед ней дама с огромным доберманом на поводке.

— Какого убийцы? — понимая и тоскуя от этого понимания, переспрашивает Валентина.

— Который девочку убил!

Доберман сонно взглянув на Валентину, широко зевает, обнажив громадные белые клыки.

— Ваня не виноват! — шепчет она, не в силах отвести глаз от страшной пасти.

— Конечно, не виноват, — зло ухмыляется дама. — Яблоко от яблони… Мать в шабашах участвует, сын убивает. Я бы вас вместе судила!

— Да расстреливать таких надо! — влезает мужчина в кожаной кепке, и Валентина вдруг видит, что вокруг них образовалась довольно внушительная кучка народа.

— Сегодня они кавказцев бьют, завтра на своих пойдут!

— Да они и сегодня кого-нибудь замочат! Видали, все стриженные и в ботинках для драки. Их тут накрутили, сейчас попадись кто под руку!

— А и попадаться не надо, сами найдут.

— Вы что, народ, это же не скинхеды, это — язычники, они только языком болтать могут! — выкрикивает щуплый паренек.

— Одна малина! Слыхали, что ихний жрец говорил? Кровью, говорит, надо смывать заразу с нашей земли!

— Да это он образно.

— Ничего не образно, они с фашистами давно в одну дуду дуют. У них теперь обряд посвящения такой — через кровь. Пока инородца не замочишь, в секту к язычникам не принимают. Инициация называется.

— А власти куда смотрят?

— Вы что не видели, как их милиция сегодня охраняла? И ни одного рядового, сплошь офицеры!

— Да власти просто выгодно, вот и потворствует.

— Чего выгодно, чтоб убийства были? Вы уж совсем!

— Конечно! Живем все хреновей и хреновей, кто-то же в этом виноват? Вот власти нам и подставляют виноватого, чтоб пар выпускали.

— Точно! Сволочи! Фашисты!

— Бог к терпимости призвал, — тонко и возвышенно провозглашает какой-то тщедушный дедок. — Учил, что все люди — братья, а тут нашу истинную веру попирают…

— Это что за митинг? — возникают за спинами спорящей толпы два огромных плечистых парня. — Кого это вы тут фашистами называете? Нас? А ну, смотри мне в глаза! — разворачивает один из них особо разгоряченного спором мужчину в кожаной кепке. — Я — фашист?

Мужчина вжимает голову в плечи и выскальзывает из толпы, за ним, поддергивая собаку, ушмыгивает дама с доберманом. Народ стремительно рассасывается, будто тает.

— Это ты тут про Бога и веру разорялся? — Один из парней хватает за куртку пытающегося улизнуть дедульку.