— Ого! — хмыкнул полковник. — Круто. Майор Банщиков раздраженно крякнул:

— Помолчи, капитан. Операция под контролем, товарищ полковник. Судя по всему, этот Баязитов серьезно ранен, видно, где-то залег. Костылев и компания сейчас в СИЗО, с ними коллеги работают, нам пока доступа нет. Завтра, как только войдем в контакт, сразу выйдем на Баязитова.

— Хорошо. Имейте в виду, нам нужно довести дело до открытого процесса. Поэтому все ваши штучки — новичок, сосунок — в задницу. Боец! Со сформировавшейся идеологией. Главарь организованной банды. Ясно?

— Да не тянет он на главаря, тащ полковник, — снова влез Трефилов. — На суде расколют.

— Значит, надо сделать так, чтоб не раскололи. Научить?

— Справимся, — хмыкнул капитан. — Приятно работать, когда есть четкие указания руководства. — Рад за вас, Трефилов, — сухо обронил Стыров. — Принесли разработки? Капитан, свободен. Мы тут с майором… Наглец! — кивнул он вслед закрывшейся за капитаном двери. — Ну, давай излагай, чего придумали.

* * *

— Пойдем, миленький, Катюшка ждет, мы уже чуть с ума не сошли, куда ты пропал… Вставай, сыночка!

Мать пытается подсунуть руку под Ванину спину и приподнять его с дивана. И тут же на Ваню падает потолок! Стены со страшным грохотом обрушиваются прямо на голову, острые пыльные кирпичи расплющивают бескостное тело, горячая волна песка и пыли забивает рот и нос…

— Ваня, Ванечка! — тонко и страшно кричит мать. — Потерпи! Я сейчас! Врача, «скорую»…

— Сдохни, скотина! — перекрывает ее вопль гортанный голос того самого страшного, носатого, черного. — Убью урода!

Черный все трясет и трясет стены. И кирпичи все валятся и валятся, пока не замуровывают Ваню в узкую — ни вздохнуть, ни повернуться — щелку. Руки, ноги, голова — все придавлено горячей каменной тяжестью. Вот сейчас черный сбросит последний кирпич, и закроется последняя дырка, сквозь которую видно яркое синее карежминское небо.

— Не надо! — просит Ваня. — Это не я… Я не хотел..

Камень тяжело шлепается прямо на лицо. Все.

— Вань, смотри, кто у меня есть! — Катька бочком протискивается в дверь, что-то пряча за спиной. — Давай его себе оставим, он такой хороший!

Ваня затаскивает сестру с площадки в прихожую, разворачивает. К Катькиной спине прижат крошечный пятнистый щенок. Длинномордый, ушастый. Как раз такой, о каком Ваня мечтал всю свою жизнь.

— Ох, ты! Кто это? — Он осторожно вытягивает щенка из цепких девчачьих пальчиков. — Где взяла?

Щенок беззвучно открывает и закрывает рот, словно ему не хватает воздуха и он хочет на это пожаловаться. Тельце у малыша горячее и безвольное, будто тряпичное. Ваня ставит его на пол, и щенок тут же заваливается набок..

— Он за мусорными бачками лежал, — шепчет Катька. — Мы в жмурки играли. Я спряталась, а он — там. И не шевелится. Он, наверное, заболел. Или кушать хочет. Давай ему молока дадим! Вдруг он от мамы потерялся?

Щенок не стал ни пить, ни есть. Он тихо лежал все на том же боку, изредка открывая грустные глаза. Ваня с Катюшкой сидели над ним, осторожно, кончиками пальцев, поглаживая желто-черно-коричневые пятна на нежной шелковой шкурке.

— Может, у него температура? — испуганно шепчет Катька. — Потрогай, носик горячий, как батарея.

— Его надо к врачу! — принимает Ваня мужское решение.