Бет выглядит немного сонной, что, возможно, явилось следствием супа с риталином. Двери сарая широко раскрыты; Джесси наблюдает за грозой и в то же время показывает Бет, что можно сделать с иглой и бутылочкой синих чернил. Она горит желанием продемонстрировать младшей сестренке, как легко проколоть кожу иголкой и нарисовать на руке татуировку и как она создает изображение ангела из простых треугольников. Снаружи над сараем сверкают и мечутся молнии, гром грозится снести крышу.
– Бет, хочешь себе такую же? Хочешь себе татуировку?
И Бет говорит, что хочет, только иголка больно колется; на всякий случай она отодвигается. Джесси смеется и на другой руке начинает рисовать изломанные зигзаги молний позади крыльев ангела…
А наверху, перед зеркалом в своей комнате, Крисси накладывает макияж: пудрит щеки, обводит овалы глаз тонкими черными линиями, тщательно обрисовывает красивые, сочные, пунцовые губы. Тем временем гремит гром и полыхают, мерцая, молнии, которые безумной чередой заполняют зеркало, воспроизводя силуэт плеч Дурной Сестры; образуют дуги в черных безднах – в зрачках ее темных глаз; и каждая вспышка света срывает еще один клочок зеркального серебра, отбрасывает прочь еще один год, и еще один коротенький мостик перебрасывается между Крисси и ее длинной готической историей, пока наконец в зеркале не появляется темный ветвящийся росчерк самой молнии, который становится все шире и шире, пока ангел/демон ее истории не будет готов шагнуть из зеркала, пройти через стекло и со вздохом, слышным даже во время грозы, принять обличье Крисси.
Гроза бушует дольше часа. Потом она прекращается, и тучи улетают прочь. Воздушные посетители уходят, оставляя зеленую, искрящуюся землю, насыщенную испарениями, разбуженную, но не удовлетворенную. Этого недостаточно. Земля жаждет еще: ей мало просто смотреть на проходящие мимо небесные армии. Она жаждет, чтобы ее изнасиловали.
– Это что еще такое? – спрашивает Сабина, хватая Джесси за руку. Стакан, из которого Джесси пила, падает на пол и вдребезги разбивается. Сабина слюнявит пальцы и пытается стереть чернила с правой руки дочери.
– Глупая, глупая девчонка, – кричит она, дергая дочь за запястье и стараясь вывернуть ее левую руку, чтобы посмотреть на вторую татуировку. – Совсем безмозглая тупица! Ты что, не понимаешь? Не понимаешь, что это не смывается? Не понимаешь? – Она снова встряхивает Джесси. – Отвечай же, дуреха!
Бет жмется у стены патио, обрадованная тем, что не приняла великодушного предложения Джесси – сделать и ей тоже чернильную татуировку. Но она никогда в жизни не видела, чтобы ее мать так злилась и выходила из себя. Когда Сабина кричит, она брызжет слюной. Глаза ее похожи на две черные бездонные пропасти; ноздри раздуваются, как у животного; все лицо, кажется, пропитано ядом. Джесси визжит, пытаясь вырваться из материнской хватки.
Джеймс и Мэтт выходят из дома, чтобы узнать, в чем дело.
– Ты только посмотри на нее! – кричит Сабина. – Полюбуйся на свою дочь!
– Я хотела быть похожей на Рейчел, – всхлипывает Джесси. – Я просто хотела быть похожей на Рейчел.
Рейчел, еще минуту назад игравшая на пианино в гостиной, складывает руки и трогает пальцами собственную татуировку.
Джеймс садится на корточки и нежно берет руку Джесси. Изучая чернильную наколку, он думает лишь о том, насколько изысканно точны проведенные ею линии.
– Это ангел?
– Из пещеры, – кивнув, подтверждает Джесси все еще со слезами на глазах.
– С молнией. Ангел с молнией. Я никогда не думал, Джесси, что ты так хорошо рисуешь,
Он выпускает ее руку, встает и поворачивается к жене. Его слова и выражение лица приводят Сабину в еще большую ярость. Она бросается на него с тихим гортанным рыком, молотит его кулаками по груди, царапает шею и пытается вцепиться в горло мужу. |