Напрашивался вывод, что псих, которого я преследую, необыкновенно силен, ловок и уверен в себе. До сих пор у меня теплилась надежда, что я имею дело с каким-нибудь слабаком-библиотекарем, которого заставил спятить переход от универсальной десятичной классификации Дьюи к электронному каталогу.

Непроглядная тьма не помешала мне почувствовать, что я достиг первого нижнего этажа, протянуть руку и безошибочно нащупать брешь на месте дверей лифта. Примерно так же я могу заранее рассказать сценарий среднего фильма с участием Джекки Чана, хотя люблю его картины. Объяснить это невозможно. Наверно, причина заключается в силе тяжести, запахе или резонансе материй столь тонких, что их в состоянии уловить лишь подсознание.

Но я не мог быть уверен в том, что мальчик находится именно на этом этаже. Похититель мог утащить его и ниже.

Напряженно вслушиваясь в темноту и надеясь снова услышать голос тролля или какой-нибудь другой звук, который стал бы моей путеводной звездой, я висел, как паук на тщательно сотканной им нитке. У меня не было намерения ловить неосторожных бабочек и мух, но чем дольше я висел во мраке, тем сильнее чувствовал, что я вовсе не паук, не охотник, а жертва и что тарантул-мутант крадется ко мне снизу, молча растопырив острые клешни.

Мой отец был преподавателем литературы и все детство читал мне стихи разных эпох — от Гомера до доктора Сьюсса, Дональда Джастиса и Огдена Нэша. Именно он частично отвечал за мое воображение стиля барокко. Остальное приходилось на долю сыра, хлеба с луком и халапеньо, которыми я перекусил перед тем, как отправиться на прогулку.

А также на долю зловещей атмосферы Форт-Уиверна, в которой даже самый здравомыслящий человек на свете имел бы все основания думать о гигантских ядовитых пауках. В этом месте было возможно то, что прежде казалось невозможным. Если стоявшее перед моим внутренним взором жуткое насекомоядное было результатом неправильных действий моего отца или моей диеты, то именно здешняя аура заставила мое воображение наделить ползущего ко мне монстра улыбкой персонажа комиксов, жуткого злодея Гринча.

Пока я без движения висел на лестнице, образ улыбающегося Гринча стал намного страшнее образа любого чудовищного паука. И тут здание сотряс новый громкий звук, заставивший меня вернуться к действительности и как две капли воды похожий на тот, который привел меня сюда. То был удар железной двери о железный косяк.

Звук донесся не то с предпоследнего, не то с последнего нижнего этажа.

Избавившись от омерзительной мысленной картины, я спустился к следующему отверстию в стене.

Едва я добрался до второго подземного этажа, как услышал хриплый голос, еще менее разборчивый и членораздельный, чем раньше. Не приходилось сомневаться, что он доносился именно отсюда, а не со дна шахты.

Я вгляделся в вершину лестницы. Должно быть, Орсон смотрел вниз, тоже не в силах увидеть меня, и вдыхал мой подбадривающий запах. Наверняка аромат был еще тот, потому что я изрядно вспотел. Как от затраченных усилий, так и от ожидания неминуемой схватки. Держась за лестницу одной рукой, я нашарил отверстие, согнул руку и уцепился за металлическую ручку на косяке отсутствующей двери. На этом этаже отверстие не было загорожено металлическим прутом, и я легко пролез из шахты на этаж.

И попал из тьмы непроглядной в тьму египетскую.

Я вытащил «глок» и крадучись отошел от разверстой шахты, держась спиной к стене. Холод бетона просачивался даже сквозь куртку и хлопчатобумажный свитер.

Я подавил короткую вспышку гордости собой, вызванную тем, что мне удалось добраться сюда и остаться незамеченным. Удовлетворение почти тут же сменилось холодком в спине. Более здравомыслящая часть моего «я» настойчиво спрашивала, какого черта я тут делаю.