– Может бьпь, не стоит дальше испытывать мое терпение и тратить драгоценное время? – проскрежетала она, как танковая гусеница на морозе. – Может, сознаетесь? Еще не поздно сделать чистосердечное признание и смягчить этим свою участь…

– Мне не в чем признаваться… – пробормотала я едва слышно.

На самом деле я уже ни в чем не была уверена.

Как брелок мог попасть на место убийства? Ведь я действительно не была в нашем доме с той самой ночи, когда сбежала после жуткого скандала…

Но тогда как это объяснить?

И еще одно. Увидев брелок, я вспомнила Бонни. Бедный пес остался один на улице, за ним некому присматривать… неужели он попадет в стаю бездомных собак, слоняющихся по пустырям и помойкам? Или – того хуже – его отловят во время очередной облавы…

– Не хотите облегчить свою совесть? – с явным сожалением протянула Кудеярова. – Ну что ж, придется снова отправить вас в камеру. Подумайте хорошенько, может, поумнеете…

И она нажала кнопку, вызывая дежурного милиционера. Напоследок мы обменялись взглядами с бывшим муженьком – он смотрел теперь с удовлетворением: досадные неприятности в виде хождения по очным ставкам и допросам для него закончились, можно отдохнуть. Еще путевочку, пожалуй, возьмет в теплые края, чтобы здоровье поправить и стресс снять!

«Упекут, – в полной панике думала я, – упекут меня на зону как пить дать. Срок дадут немалый, уж эта стерва постарается… Неужели все кончено?»

В кабинет вошел все тот же дядя Паша.

Я встала со стула, привычно заложила руки за спину и вышла в коридор.

Мы шли в уже знакомом направлении, к «обезьяннику».

Я мучительно думала о своем положении.

Оно было ужасным: Кудеярова нисколько не сомневается в моей виновности, и у нее достаточно улик, чтобы передать дело в суд. Ссора с Ольгой, орудие убийства с моими отпечатками, а самое главное – брелок от собачьего поводка.

Я никак не могла объяснить, как он мог попасть на место убийства.

Если только…

У меня шевельнулась смутная мысль, но додумать ее до конца я не успела, этому помешали объективные причины.

Мы прошли уже половину пути, как вдруг перед нами возникло неожиданное препятствие: справа по коридору в открытую дверь рослые грузчики вносили огромные картонные ящики. За ними присматривал молодой плечистый милиционер с детским веснушчатым лицом.

– Чего это таскают, Ласточкин? – поинтересовался мой конвоир, приостановившись перед дверью.

– Да это, дядя Паша, компьютеры новые привезли, – охотно ответил веснушчатый парень, поправив воротничок. – Будут, как его… информационный центр устраивать…

– Лучше бы премию выписали личному составу! – вздохнул дядя Паша. – Эй, ты чего! Держи, упадет!

Один из грузчиков споткнулся на пороге, и ящик, который он тащил на хребте, угрожающе накренился. Дядя Паша бросился его поддерживать, Ласточкин подскочил с другой стороны…

Я выглянула в открытую дверь.

Она выходила на зады отделения милиции, за ней виднелись большой двор, несколько гаражей, детская площадка, окруженная побуревшими кустами… одним словом, свобода!

На меня никто не смотрел, оба милиционера занимались коробкой с компьютером, которая все еще угрожающе балансировала на спине грузчика, и я бочком проскользнула в дверь, несколько шагов прошла медленно, чтобы не привлекать к себе внимания, а потом припустила со всех ног и юркнула за кирпичный гараж. Через несколько секунд за моей спиной раздались свистки, крики и топот, но я бежала так быстро, как могла, сворачивая в какие то подворотни и закоулки.

Скоро звуки погони стихли, я перешла на шаг и отдышалась.

Весь Васильевский остров пронизан сетью проходных дворов, как дерево, источенное древоточцами.