|
В результате получаются брызги, а иногда даже кляксы. Поэтому я решил приготовить новую чернильную смесь. – Да, что-то припоминаю. Ну и? – Я долго думал и вчера вечером рискнул попробовать. Я прокалил ореховую скорлупу, растер ее в порошок, смешал с чернилами, добавил для густоты каплю масла, а также золу, сало и чуть-чуть квасцов. Конечно, сначала я испробовал полученную смесь на другом пергаменте. – Конечно, – повторил граф. – Я сразу почувствовал, что перо легко скользит по поверхности. Буквы получались тонкие, блестящие, гладкие, словно кожа девушки, и черные, словно агат. Однако, когда я взялся за основной пергамент, написанный унциальными буквами, случилось несчастье. – Несчастье? О чем вы говорите? – В соответствии с важностью документа буквы требуют тщательной обработки, края их должны быть очень ровными и четкими, и делать это нужно до того, как будет нанесен последний слой талька, или подсушивающего порошка. – Ради всего святого, перестаньте поучать меня и объясните, что произошло! Горгиас нахмурился. Придется солгать, чтобы объяснить отсутствие документа. – Мне очень жаль, не знаю, можно ли простить подобную глупость. Я совсем не спал и забыл, что несколько дней назад уже использовал тальк. Из-за него пергамент стал непромокаемым, и когда я начал подправлять заглавные буквы… – Что же, что? – Все было испорчено, вся работа пошла к черту, будь она проклята! – Пресвятой Боже! Но вы ведь говорили, что справились с трудностями, – сказал Уилфред, пытаясь приподняться. – Я был так доволен, что не обратил внимания на тальк, – продолжал сочинять Горгиас. – Из-за него пергамент перестал впитывать чернила, и они растеклись по всей рукописи. – Не может быть, – недоверчиво произнес граф. – А палимпсест? Вы не подготовили палимпсест? – Я мог попытаться, но если бы я начал скоблить кожу, остались бы отметины, а в подобных манускриптах это недопустимо. – Покажите мне документ. Ну, чего вы ждете? Покажите! – закричал граф. Горгиас нарочито неуклюже вытащил измятый кусок кожи и протянул Уилфреду, но взять не дал: вместо этого он отступил на несколько шагов и порвал кожу на мелкие клочки. Увидев это, Уилфред взвился, будто его подожгли изнутри: – Вы что, с ума сошли? – Вижу, вы все еще не поняли, – в отчаянии вскричал Горгиас. – Документ пропал, неужели не ясно? Пропал! Уилфред издал какой-то гортанный звук, и лицо его исказилось от ярости. Он пытался с постели дотянуться до валявшихся на ковре обрывков пергамента, но потерял равновесие и, если бы не Горгиас, свалился бы на пол. – Думаете, если у меня нет ног, я тоже ни на что не гожусь, как и вы? Уберите от меня свои лапы, проклятый бездарь! – зарычал он. – Успокойтесь, ваше сиятельство. Этот документ пропал, но я уже начал работать над новым. – Над новым, говорите? И что вы предпримете на этот раз? Положите в пасть собаке или сварите и потом разрежете ножом? – Умоляю вас, ваше сиятельство, успокойтесь. Если нужно, я буду работать день и ночь, и в скором времени у вас будет этот документ, клянусь. – А кто вам сказал, что я располагаю этим временем? – спросил Уилфред, устраиваясь поудобнее. – Папский посланник может прибыть в любой момент, и если у меня не будет документа… Боже мой, вы не знаете этого прелата! Я даже думать не хочу, что нас ждет. Горгиас не переставал корить себя за непредусмотрительность. Если бы на следующий после пожара день он сказал Уилфреду, что документ сгорел, все было бы просто, но от отчаяния это не пришло ему в голову. Хотя… О, небо, кажется, он придумал! В случае прибытия римской миссии раньше назначенного времени Уилфред сможет отговориться тем, что пергамент погиб при пожаре. |
