— Не думала! А что я должна была делать, если вокруг ни души, кроме этих придурков строителей? Потратить столько времени — и обратно ехать ни с чем?

Алька наконец выпустила пар и села. Ее начал разбирать нервный смех. Нечего сказать, сыщица — искала, искала и нашла. Правда, не совсем то, что ожидала.

— И давно возобновились ваши отношения? — спросила она.

— Давно. — Ленка тяжело вздохнула. — Когда Кретов ушел от нас с мамой, мы ничего о нем не знали. Долго, много лет. Он ведь прожил с нами год всего. Ни общих знакомых, никого, кто бы связывал нас с ним. Я училась — сначала в училище, потом в Гнесинской академии. На последнем курсе пришла играть конкурс в Московский муниципальный, даже не зная фамилии дирижера. Зашла в зал и увидела его.

— Он тебя узнал? — поинтересовалась Алька.

— Сначала не узнал. Или сделал вид, что не узнал. Потом… Как-то после репетиции он попросил меня остаться. Сказал, что хочет попробовать дать мне сольную партию в одном из концертов Вивальди. Все ушли. Мы были с ним вдвоем в пустом зале. Он действительно поставил передо мной ноты. Партия была несложная, я сыграла ее без труда. Он пришел в восторг, не скупился на комплименты и говорил, что гордится мною. Что было дальше, ты, наверное, понимаешь… — Ленка усмехнулась, быстрым движением поправила волосы. — Мы поехали прямо к нему домой. Я была на седьмом небе от счастья. Мне казалось, что, с тех пор как он ушел, я только и ждала этого момента. Даже не знаю, как прожила без него все эти годы…

Ленка поглядела на Альку подозрительно блестящими глазами. Всегда бледное лицо ее порозовело.

— Все стало так же, как и в юности. Я ничего не могла против него, понимаешь, ничего! Да где тебе! — Ленка поспешно смахнула с глаз слезы. — Ты привыкла напирать, как бык, послушание не твоя стихия. А я не могла! Он врал мне, обещал, что женится, что мы уедем вдвоем, клял себя за то, что исковеркал мою юность. Я верила, как полная дура. Мне ничего не нужно было, ни его извинений, ни женитьбы, ни поездок в райские страны. Только быть рядом с ним. Что-то такое в нем чувствовалось, не могу тебе объяснить. Что-то необыкновенно властное, заставляющее полностью подчиниться. И делающее счастливой.

Ленка опустила руки, выпрямилась на диване и вся вытянулась в струнку, будто готовясь улететь вверх.

— Он не относился ко мне серьезно. Я, как и мать в свое время, была для него лишь забавной игрушкой, в которую иногда можно поиграть. Думаешь, я весь этот маскарад затеяла — с париками, очками, одеждой? Ничуть. Все он. Упаси бог, кто-нибудь в оркестре узнает, что я с ним. Шмотки, правда, покупал и деньги давал, денег у него куры не клевали.

— Это я уже поняла, — задумчиво кивнула Алька.

— Я и про переложения его первый раз от Вертуховой услышала, честное слово. Так что ты ничего не потеряла, свидетель из меня никакой.

— Могла хоть сказать, чтоб я не искала эту бабу! — Несмотря на жалость к подруге, Алька почувствовала, как в ней снова закипает гнев.

— Это я-то не говорила? Ты что-нибудь вообще слышишь? Я и сейчас тебя прошу: оставь это дело. Я правда боюсь. Они ведь не станут разбираться, знала я о Пашином архиве или нет. Когда выяснят, будет уже поздно. Слава богу, что никто про меня не знает, пусть себе ищут Ингу, только меня не трогают. Если честно, мы все под топором ходим: и я, и Вертухова, и блаженная Софья Тимофеевна. Все.

Ленка говорила негромко, серьезно, и Алька ощутила, как по спине ползет холодок.

— Никто не знает, — постаралась успокоить она Ленку. — Тебя не станут искать. Может быть, они вообще уже нашли то, что им было нужно, и больше ничего не будет.