— Хорошо. Рыбаков, что было дальше? Вы вошли в номер… Дверь, кстати, была незаперта?

— Да. Я вошел и увидел мертвого Кретова. В воде был включенный кипятильник.

— Что вы сделали, когда это увидели?

— Выключил кипятильник. Выбежал из номера, стал звать людей.

— Кто вас видел выходящим от Кретова?

— Никто, — удивился Рыбаков. — Я ж сказал, я сам позвал… Чегодаева вон, Гурко. Потом многие прибежали.

— Ясно. Здесь присутствует кто-нибудь из соседнего с Кретовым номера?

— Я. — Пальцы Прохорова еще сильнее затеребили мятую бумагу.

— Вы находились в номере последние два часа?

— Да.

— Вы ничего не слышали за стеной?

— Слышал, — вздохнул Прохоров.

— Что вы слышали? — оживился Лавров.

— Валерка, ты уж прости… — Прохоров дрожащей рукой вытер взмокшую шею. Рыбаков молча и равнодушно покосился на него и снова уставился в окно.

— Так что вы слышали?

— В общем, он это, старлей, — кашляя, пробормотал Прохоров. — Все я слышал.

— То есть вы утверждаете, что Кретова убил Рыбаков? — удивленно переспросил Лавров. — Почему? На каком основании?

— Я слышал, как Павел Тимофеевич вдруг закричал. Он кричал… ну понимаете, так кричат, только когда знают, что тебя хотят убить.

— Вы можете повторить дословно?

— Да, пожалуй. Он кричал: «Флейта, проклятая флейта! Убийца!»

— Ничего себе! — присвистнул Лавров. — Отчего же вы не прибежали на этот крик? Можно ведь было его спасти!

— Дело в том… — снова судорожно закашлялся Прохоров. — Вы не знаете Павла Тимофеевича. Я не понял, в чем дело. Он, видите ли, бывал часто ужасно груб, не стеснялся в выражениях. Любой, кто фальшивил во время игры или вступал не туда, у него мог заслужить титул убийцы. Я и подумал… Валера днем поцапался с Кретовым, а тот никак не мог успокоиться, возмущался. Кретов ведь на Валеру здорово рассердился.

— Но ведь вы только что сказали, что так, как кричал Кретов, кричат только перед смертью.

— Это я сейчас понимаю. А тогда я решил, что он просто в бешенстве.

— Это верно, — вдруг подтвердил до сих пор молчавший Чегодаев, — Кретов иногда так орал на оркестр, будто его и впрямь хотят убить.

— То есть Кретов был нервным и невыдержанным?

Почему-то в этот момент Лавров взглянул на Алю, и та поспешно кивнула:

— Точно.

— На каком инструменте вы играете, Рыбаков?

— На флейте.

— Так… — Лавров задумался и замолчал. Думал он довольно долго, затем спросил: — Рыбаков, вы употребляли сегодня спиртные напитки?

— Ну… да.

— И много?

— Какое это имеет отношение к Кретову?

— Отвечайте на вопрос, Рыбаков.

— Прилично.

— Вы были очень злы на дирижера?

— Очень, но это же не означает, что я собирался его убить!

Валера впервые за эти два часа почувствовал волнение. Хмель постепенно проходил, и он начинал понимать, что никто из присутствующих, кажется, не сомневается в том, что именно он сварил проклятого Кретова в ванне. Как же так? Он, Рыбаков, конечно, выпил с трех часов изрядно, но не настолько же, чтоб себя не помнить.

— Вы были очень злы… — задумчиво повторил Лавров, не обращая никакого внимания на конец рыбаковской фразы.