Я улыбалась. Я знала. Я видела.

– Так вот что хранилось в тайниках твоей памяти? – прошептала я своему невидимому для других призраку. – И ты не хотел, чтобы я это видела?

Для остальных мои слова, должно быть, звучали как мучение. Стефан мне не ответил. Меня захлестнула ужасная жалость к нему. О Стефан!

Мы стояли у подножия лестницы. Справа и слева от нас замерли бронзоволицые статуи. Перила из мрамора такого же зеленого и чистого, как море под полуденным солнцем, толстые квадратные балясины, лестница разветвляется надвое, как, видимо, во всех оперных театрах, мы поднимаемся по ней и оказываемся перед тремя дверьми с хрустальными стеклами и полукруглыми окошками над верхним косяком.

– Публика пройдет сегодня вечером по этой лестнице?

– Да-да, – ответила та, что была постройнее, Мариана, – будет много народу. У нас аншлаг. Уже сейчас публика ждет у входа. Поэтому я и провела вас через боковые двери. Но мы приготовили для вас особый сюрприз.

– Что может быть великолепнее этого зрелища? – спросила я.

Мы все вместе пошли дальше. Катринка вдруг погрустнела, и я видела, как она перехватила взгляд Роз.

– Жаль, что сейчас с нами нет Фей! – сказала она.

– Не нужно так говорить, – сказала Роз, – ты только заставишь вспомнить ее о Лили.

– Дамы, – сказала я, – успокойтесь, нет ни одной минуты, когда бы я не думала о Фей и Лили.

Катринку внезапно затрясло, тогда к жене подошел Мартин и обнял ее, стараясь успокоить, хотя на самом деле этот сторонник строгой дисциплины, прикидываясь утешителем, хотел ее пристыдить.

Когда мы повернули и начали подниматься по левому пролету, я увидела огромную площадку и три великолепных витража.

Мариана тихим голосом перечисляла для меня скульптуры, точно так, как делала это в моем сне. Лукреция, милая женщина, шедшая рядом, улыбалась и тоже давала комментарии по поводу того, что означала каждая скульптура в музыке, поэзии или театре.

– А вот там, в дальней комнате, находятся фрески, – сказала я.

– Совершенно точно, и в такой же комнате в противоположном конце коридора. Вы должны посмотреть…

Я замерла, любуясь солнечным светом, лившимся сквозь прозрачные картины из стекла, сквозь пышнотелых полуобнаженных красоток в драпировках и цветочных гирляндах.

Я перевела взгляд выше и увидела там роспись. Мне показалось, что моя душа сейчас умрет, и больше ничего не имело значения, кроме того, что было важно в том сне – не важно откуда он пришел ко мне или почему, а важно то, что это место существовало, что кто-то создал этот дворец из ничего, и он с тех пор стоит и радует нас своим потрясающим великолепием.

– Нравится? – спросил Антонио.

– Словами не выразить, – ответила я со вздохом. – Смотрите, там наверху, в круглых настенных медальонах, бронзовые лица, ван Бетховен.

– Да, да, – любезно подхватила Лукреция, – они все здесь, великие оперные композиторы. Вы видите Верди, вы видите, э-э, Моцарта, вы видите этого… как его… драматурга…

– Гёте.

– Ну, идемте же, мы не хотим, чтобы вы устали. Завтра покажем вам больше. Теперь отправимся туда, где вас ждет наш особый сюрприз.

Все вокруг рассмеялись.

Катринка вытерла лицо, сердито поглядывая на Мартина.

Гленн прошептал Мартину, чтобы тот оставил жену в покое.

– Бывает, я всю ночь лежу без сна, – прошептал Гленн, – и думаю о Фей. Дай ей выплакаться.