– Как ты смеешь?! – повторила я и, отпрянув, подтянула колени. Хотела было укрыться одеялом, но он сидел на нем. – Ты приходишь в мой дом, в мою комнату! Приходишь без приглашения и указываешь, что мне следует видеть во сне, а что – нет!

Он так удивился, что, похоже, не нашелся что ответить. Грудь его вздымалась. С волос все еще капала вода. А скрипка! Господи, что стало со скрипкой! Неужели это совсем его не волновало?

– Тихо! – сказал он.

– Тихо? – Я взорвалась. – Да я сейчас подниму на ноги весь город! Это моя спальня! И кто ты такой, чтобы диктовать мне сны! Ты… Чего ты хочешь?

Он по-прежнему не находил слов от изумления – буквально оцепенел, пытаясь обрести дар речи. Он склонил голову набок, и мне удалось рассмотреть его вблизи: впалые щеки, гладкая кожа, тонкий длинный нос и шишковатые пальцы. Он был по всем меркам очень красив, даже несмотря на свой неприглядный мокрый вид. Двадцать пять… Я бы не дала ему больше. Впрочем, здесь нельзя быть уверенной. Сорокалетний мужчина может выглядеть очень молодо, если принимает правильные таблетки, пробегает в день необходимое количество миль и посещает квалифицированного хирурга-косметолога.

Он дернул головой и бросил на меня злобный взгляд:

– Что за мусор тебе лезет в голову?

Голос у него был низкий и сильный – голос молодого мужчины. Если бы голоса, которыми мы разговариваем, имели названия – подобно певческим, – то его голос можно было бы охарактеризовать как «убедительный тенор».

– Почему мусор? – спросила я, оглядывая его сверху вниз.

Крупный мужчина, несмотря на худобу. Впрочем, меня это не волновало.

– Убирайся из моего дома! – велела я. – Прочь из моей комнаты и моего дома сейчас же, до той поры, пока я сама приглашу тебя в гости! Ступай! Меня приводит в ярость, что ты посмел явиться сюда без моего разрешения! Вломился прямо в мою комнату!

Послышался громкий стук в дверь.

– Мисс Триана! Я не могу открыть дверь! Мисс Триана! – в панике верещала Алфея.

Он посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос Алфеи, потом перевел взгляд на меня, покачал головой и что-то пробормотал, после чего провел правой рукой по скользким волосам. Широко открытые глаза казались огромными. Я наконец разглядела, что самая красивая черта его лица – губы. Но все эти подробности не охладили моего гнева.

– Я не могу открыть дверь! – вопила Алфея.

– Все в порядке, – откликнулась я. – Можешь идти. Мне нужно побыть одной. Это мой знакомый музыкант. Нечего волноваться. Иди к себе.

Я услышала ее протесты, заглушавшие глубокомысленное ворчание Лакоума, но настояла на своем, и в конце концов оба они утихомирились.

Скрип половиц возвестил, что слуги удалились.

Я повернулась к нему.

– Выходит, ты ее заколотил? – спросила я, имея в виду, разумеется, дверь, которую ни Лакоум, ни Алфея не смогли взломать.

Лицо его оставалось неподвижным – наверное, таким хотел видеть его Бог или его собственная мать: молодым, серьезным, лишенным тщеславия и хитрости. Большие темные глаза пытливо вглядывались в меня, словно среди всех второстепенных деталей моей внешности он старался отыскать какой-то важный секрет. Он не был погружен в мрачные раздумья и казался искренним и порядочным.

– А ты не боишься меня, – прошептал он.

– Конечно. С чего бы мне бояться?

Но это была не более чем бравада.