— С-скотина! С-скотина, ты!!

Игара грубо схватили за воротник. Он не сопротивлялся; сразу несколько рук волокли его к краю оврага:

— Ты… За-аманил! Сам туда иди! Ах, ты…

— Не отдам! — кричал надзиратель. — Я его скорее сам прирежу, живым никуда не пущу, велено мне, ясно?!

Кто-то орал в ответ. Надрывался Карен — Игар скоро перестал разбирать слова, ему будто заложило уши. Земля под ногами ухнула вниз, превратилась в крутую стенку темного уже оврага; за спиной зазвенели, скрестившись, клинки.

— Илаза, — сказал Игар шепотом. — Прости меня.

Рядом воткнулась в ствол арбалетная стрела; не раздумывая, а просто повинуясь инстинкту, Игар побежал. Вниз, туда, где можно умыться из ручья. Туда, где ждет его Илаза.

…Рука схватила его за плечо; он шарахнулся и закричал — рука повисла, покачиваясь, как ветка. Это была неопасная, совсем мертвая рука — а обладатель ее висел вниз головой, и лица Игар не разглядел. Все оно было серый, волокнистый кокон.

— Нет… — простонал Игар, пятясь.

Висевший был мужчина. Не девушка в светлом платье. В прошлогодней листве валялся бесполезный теперь арбалет.

Игар протянул руку — и не взял. Тот, в сером коконе, наверняка владел оружием лучше. Не помогло…

— Илаза! — позвал он еле слышно. — Ила… за…

…Он очень долго говорил ей «вы». Вы, княжна… Он привык. Она принимала, как должное. Между ними вечно что-то стояло — заборы, ажурные решетки, хлопотливые слуги, замша тонкой перчатки, стена дождя… Но вот настал день, когда, прижимаясь лицом к железной калитке — запертой калитке, и весь Замок давно спал, потому что стояла глубокая ночь — она попросила: назови меня «ты».

Снова был дождь. Пахло мокрым железом; по его щеке стекали холодные капли. В том месте, где только что лежала ее ладонь, калитка была горячей. Он коснулся ее губами — привкус металла и новое слово. Ты, Илаза… Ты…

…Он опомнился снова наверху — у края оврага.

На пятачке, вытоптанном ногами и копытами, было еще светло. Еще светло и совсем пусто; лошадей не осталось ни одной. И ни одного человека. Только обломанные ветки да измочаленная трава. И еще один арбалет валяется — кажется, тот, что всю дорогу смотрел Игару в спину. Не иначе.

Игар стоял, подняв глаза к еще розовому закатному небу. Теперь он свободен, и Перчатке Правды никогда до него не добраться… Он умрет по-другому, и, кажется, знает, как.

Еле слышный звук заставил его рывком обернуться.

Рыжая голова, кажется, светилась в полумраке. Она висела высоко, высоко от земли; руки свисали, будто набитые песком. Карен смотрел на Игара, и тот почему-то понял, что предводитель грозного отряда парализован. Жив, но не может пошевелить и пальцем. Только тихо, со стоном, выдыхать воздух.

Игар вернулся за брошенным арбалетом.

Святая Птица, единственное доброе и по-настоящему нужное дело, которое он может теперь сотворить. Хоть как-то оправдать свое гнусное и бестолковое существование…

Он долго целился, чтобы попасть наверняка. Он знал, что Карену мучительно смотреть, как он целиться — но ничего не мог поделать. А Карен не закрывал глаз. Глаза были благодарные.

Отскочившая тетива ударила по пальцам. Тело закачалось, как маятник; тонкой струйкой побежала на землю кровь. Карен все еще смотрел но глаза были уже спокойные. Безучастные.

— Ну? И зачем ты это сделал?

Холодное дыхание ночи. Желудок, стремительно прыгнувший к горлу. Здравствуй, мой ежедневный кошмар. Свиделись.

— Он мне нужен был живым… Что теперь? Хочешь на его место?

— Меня нельзя, — Игар стоял, боясь оглянуться и увидеть собеседника.