– Не успел, – ответил теперь Сара. – В садик почти опоздали.

– А ты спросил его, как сегодня было?

– Получше, – солгал Хаим.

– Вот видишь! Из-за того, что устроил скандал. Без скандалов не обойтись.

Про стычку в садике говорить не хотелось, и он сменил тему:

– Как дома, в порядке?

– Жарко. Не зайдешь закончить дворик до праздников?

На секунду в Хаиме поднялась злость на этот вопрос. Но он сдержался и бросил:

– В праздники зайду. Не нервничай.

– Спокойной ночи, – сказала его мать и повесила трубку.

* * *

Возле кровати валялось несколько книжек, которые он собирался прочесть, чтобы потом без сбоя почитать детям. Этак бегло, естественно. В начале года воспиталка спросила, читают ли они Шалому, и написала для Джени список книг, а продавщица в книжном магазине посоветовала купить, кроме этих книжек, еще две. Хаим усмотрел в вопросе воспиталки оскорбление, пренебрежение к их сыну и косвенно к нему самому. И этот вопрос, наверное, тоже сыграл роль в том, что он на нее наехал. Он не считал, что обязан читать Шалому книжки. Ему отец ничего не читал, и сам он никогда не читал Эзеру.

Одна из купленных книжек особенно привлекла внимание Хаима. Про мальчика, который ночью ходил по стенам. Судя по рассказу, мальчик после того, как его уложат спать, вставал с кровати, проходил по стенам комнаты и влезал в развешенные на них картины. Картины пробуждались к жизни, и главный герой сказки разговаривал с нарисованными на них персонажами. На картинке, украшавшей обложку, у идущего по стене мальчика была прямая спина и вытянуты вперед руки, как будто он шел во сне. Он был рыжеволосым, со светлокожим лицом. Не похож ни на одного из сыновей Хаима, и на него самого тоже не похож.

В прошлые ночи, без Джени, Хаим был почти уверен, что не проснется.

Он лег поздно и встал в четыре утра, чтобы не проспать. И, как и в отрочестве, в его комнате от одного дверного косяка до другого тянулась на высоте колена швейная нитка – чтобы проверить утром, выходил он ночью из комнаты или нет. Запереть дверь было нельзя из-за детей. С тех пор как Хаим познакомился с Джени, ночи у него были поспокойнее. Она спала чутко, и когда он вставал, просыпалась. Иногда это случалось с ним каждую ночь. Особенно когда он был поспокойнее. Когда день приносил доход. Джени ловила его и уводила к дивану в гостиной. Включала телевизор – это помогало ему проснуться. Однажды она сказала, что как раз во сне он говорит очень много.

– И что же я говорю? – поинтересовался Хаим.

– Я не все понимаю, – сказала она. – Но болтаешь ты без умолку.

Кое-какие ее одежки все еще лежали на полках шкафа в спальне. Но большинства из них уже не было, как и двух больших чемоданов.

После полуночи, в последний раз заглянув в детскую, Хаим переоделся, выключил свет и задвинул жалюзи, оставив в окне щелку, потому что на улице вдруг поднялся ветер. Глубокая ссадина на лбу у Шалома затянулась коркой. Эзер уже не лежал на спине в той застывшей позе, в которой заснул. Он лежал на животе, утопив щеку в подушку, и снова показался Хаиму дитяткой. Оба сына были больше похожи на Джени, чем на него, но что-то в их лицах – что именно, Сара не мог сказать – было и от него.

С тех пор как они родились, Хаим все спрашивал себя, что о нем запомнят дети. Запомнят ли они его так, как он помнит своего отца? Сара надеялся, что с ним ничего не случится до того, как Эзер достигнет возраста, когда отец вписывается в память, потому что у него самого отец умер, когда он был ребенком, а может, потому что когда Эзер родился, ему уже было за пятьдесят.