Страдания несчастной были столь тяжки, что, без сомнения, смерть казалась лучшим исходом. Врачи не могли ничем помочь, и то, что она так долго не могла умереть, было настоящей пыткой. В то утро, когда Сильвия вошла в спальню матери и увидела ее мертвой, она испытала сильное потрясение. Сначала девушка никак не могла поверить, что это правда. Но затем, почувствовав, как вдруг сильно заколотилось сердце, пристально всмотрелась в белое, худое лицо матери и поняла: страдания несчастной закончены. Теперь Мэри Уэйс выглядела намного моложе. Все следы мук и волнений исчезли, словно смерть стерла их с ее лица. Она умерла во сне, с легкой улыбкой на губах, и Сильвия, глядя на нее, поняла, что недостанет сил притворяться и изображать сожаление о том, что матери не стало.

Теперь, когда Сильвия стояла на кухне и готовила ужин для миссис Бутл, ей вдруг стало ясно как никогда, что если по кому и стоило лить слезы, так это о ней самой.

Что ожидает ее в будущем? Со смертью матери не стало и ее пенсии. И хотя это были жалкие гроши, они все же давали возможность кое-как сводить концы с концами и выживать – при условии жесткой экономии, когда велся строгий учет каждому пенни.

«Мне двадцать один, – подумала Сильвия. – Но что я знаю о жизни?» Ответ на этот вопрос был яснее ясного. Она не имела ни малейшей возможности чему-нибудь научиться, только и умела, что ублажать капризную страдалицу, прислуживать и исполнять роль неопытной сиделки, чистить и скрести, штопать протертое до дыр платье, чтобы поносить его хоть пару месяцев.

Кому, скажите, могли пригодиться эти ее таланты? Разве что мужу? Но у нее почти не было шанса выйти замуж при таком образе жизни.

Дом не был их собственностью, и они уже задолжали за аренду. Мебель принадлежала матери, но Сильвия прекрасно знала, что никакой ценности эта рухлядь не представляет. Все то, за что скупщики могли заплатить, уже давно продано.

Ну вот, яйца сварились, да и чайник вскипел. Сильвия заварила чай, положила разогревать пирог и понесла поднос наверх.

Миссис Бутл дремала, уютно устроившись в кресле, вытянув ноги и свесив голову на необъятную грудь. Когда Сильвия вошла в комнату, миссис Бутл вздрогнула и проснулась.

– Только вздремнула, дорогая. Я так устала. Эта ужасная погода действует на всех, кому приходится выходить из дому. Сегодня утром я как раз говорила об этом с мистером Бутлом. И что хорошего может принести в новом году этот промозглый ветер, от которого кости стынут? От нового, 1903 года люди ждут мира и благоденствия, а может случиться так, что и глазом не успеешь моргнуть, как половина населения вымрет от пневмонии.

– Избави Бог, – воскликнула Сильвия, накрывая сервировочный столик и ставя на него поднос.

– У меня работы невпроворот, – заметила миссис Бутл. – Нам просто необходим кто-нибудь еще в этом районе. Конечно, никто из моих постоянных клиентов не захочет, чтобы за ними ухаживал кто-то, кроме меня. Они мне постоянно говорят: «Уж и не знаем, миссис Бутл, что бы с нами было, если бы не вы». И мне просто нечего им возразить, честное слово, нечего.

– Должно быть, это по-своему интересная работа, – предположила Сильвия.

– И да, и нет! – ответила миссис Бутл. – Годы берут свое, и, признаюсь, порой такая жизнь мне уже не по силам. Невозможно даже поесть спокойно: то кто-то стучится в дверь и слезно умоляет срочно пойти к нему, потому, что его жена плохо себя чувствует, то доктор говорит, что какой-то джентльмен в палате номер 16 вряд ли протянет до утра и что мне бы лучше посидеть с ним. Он, конечно, всегда старается предупредить меня заранее, чтобы я могла согласовать свои планы, но когда мне кажется, что все уже улажено, опять случается что-то непредвиденное, как в случае с вашей матушкой.

– Я очень сожалею… – пробормотала Сильвия.