– И что же маркиз сказал? – заинтересовалась Лукреция.

Элизабет ответила:

– Он сказал: «Мой дорогой Генри, если есть нечто, что наводит на меня смертную скуку, так это необъезженные лошади, незрелое вино и неискушенные девицы!»

Лукреция рассмеялась.

– Уверена, что твоему брату нечего было на это возразить!

– Увы, – согласилась с ней Элизабет. – Мама была очень рассержена! Все-таки папа́ лорд-лейтенант и имеет значительный вес в графстве. Согласись, мы были вправе рассчитывать, что маркиз в кои-то веки проявит бо́льшую любезность.

– Но твоей маме достало великодушия пригласить его во второй раз, – сказала Лукреция.

– Это вовсе не великодушие, – возразила Элизабет, – просто теперь она надеется, что он заинтересуется мной! Маман всегда была чересчур оптимистична!

– А почему бы ему и не заинтересоваться тобой? – спросила Лукреция. – Вообще-то, Элизабет, ты такая хорошенькая!

– Но уж точно неискушенная, – заметила Элизабет, наморщив носик. – И потом, я бы страшно испугалась! Уверяю тебя, у меня нет никакого желания выйти замуж за Скучающего маркиза. Ты можешь вообразить себе что-нибудь более ужасное, чем муж, который зевает прямо тебе в лицо? – Помолчав, Элизабет задумчиво добавила: – Однако ему придется со временем жениться, иначе Мерлинкур достанется в наследство этому мерзкому Джереми Руки.

Элизабет осеклась на полуслове и даже прижала ладонь к губам.

– Ой, я забыла, что он твой друг! Прости меня, пожалуйста!

– Никакой он мне не друг, – возразила Лукреция. – Папа́ постоянно приглашает его к нам погостить. Понятия не имею почему. Я вообще-то тоже нахожу его весьма неприятным.

Элизабет с любопытством взглянула на подругу.

– Ты правда так считаешь, Лукреция?

– Ну, конечно, правда, – кивнула Лукреция. – Зачем бы мне тебе лгать?

Элизабет, секунду поколебавшись, сказала:

– Полагаю, тебе известно, что про тебя с Джереми Руки все говорят?

– Про меня? – изумилась Лукреция. – Да мне даже говорить с ним противно! От его заискиваний и лести у меня просто мурашки по телу! Кроме того, я слышала, что он человек бесчестный, да на нем просто пробы негде ставить. Во всяком случае, так говорят.

Элизабет, запрокинув голову, весело рассмеялась.

– Лукреция, ты иногда говоришь такие недопустимые слова! Но в этом случае я с тобой согласна, и на твою руку найдутся куда более привлекательные претенденты, чем этот несносный Джереми Руки.

Лукреция не отвечала, и спустя секунду ее подруга робко спросила:

– Ты в кого-нибудь влюблена, Лукреция?

– Если ты имеешь в виду неуклюжих мальчишек и донжуанов средних лет, глядящих одним глазом на меня, а другим – на мое приданое, ответ отрицательный!

Элизабет смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

– Ты что, в самом деле думаешь, что их больше интересуют твои деньги, нежели ты?

Лукреция улыбнулась, а Элизабет продолжала:

– Но это же смешно! Ты такая милая и умная! Я уверена, что ты сумеешь очаровать любого мужчину. И твое приданое тут ни при чем.

– Ты очень добрая и говоришь лестные для меня вещи, – сказала Лукреция, – но ко мне перешла от отца некоторая доля его практицизма, и я часто задаю себе вопрос: много ли у меня было бы поклонников, если бы я была бедна?

– Они исчислялись бы десятками, – сказала верная Элизабет, – но уж, конечно, Джереми Руки среди них не было бы!

Обе девушки рассмеялись.