Другой пример. Вам не нужно больше спрашивать, почему нет в продаже туалетной бумаги, а им не нужно отвечать, что на документальное оформление вырубки и вывоза одного дерева комбинат затрачивает бумагу, полученную из двух деревьев. Зачем? Находите в разговорнике соответствующую главку и читаете фразу-код: вернулась ли делегация с обсуждения нового эстонского фильма? Их ответ тоже будет звучать гордо: комиссия хотела присудить фильму «Оскара», но Оскар встал из могилы и заплакал. Ответ вежлив, язык выдержан, тема исчерпана!

И пускай тогда эти проезжие злопыхатели качают головами и удивляются: вот это народ! У них все трубы полопались, а они еще культурой интересуются!

Пианист и скрипач

Обычную пантомиму я и раньше видел — это такой спектакль, где ни слова не говорят, потому что текст не утвержден, реквизита нет, постановочные израсходованы, а актер все-таки играет, потому как афиши уже развесили.

Балет — это пантомима этажом повыше. Там актер передвигается на носочках. Ну, не всю дорогу, конечно, а пока ноги не заболят. Потом немного походит как человек и снова приподнимается. Это искусство изящное, потому что от балетного артиста требуется музыкальность. Натурально говоря, балетный спектакль — это опера в пантомиме, только поют там условно — не словами, а шагами. По принципу: дурная голова ногам покоя не дает.

А нынче за границей поглядел я и самый модный вид пантомимы. У нас до этого еще не дошли, мне, во всяком случае, не попадалось. Потому, наверное, смотреть повели всю группу, даже в стоимость путевки входило. У нас для таких спектаклей и названия-то еще не придумали, а у них они называются «Konzerte für Klavier». Система такая: все, что имеешь сказать или показать, изображай сидя. Без единого словечка и в полном одиночестве! Причем реквизит тебе положен самый условный. Зритель должен догадываться, о чем речь, только по мастерским жестам и мимике артиста.

Я и вам об этой штуковине расскажу. Вкратце. Итак, содержание.

…Человек утром хочет поехать на работу и садится в свою машину. (На сцене, само собой, убогий такой стульчик, одноногий, и какой-то огромный черный монстр, ничуть не похожий на лимузин!) Он отключает потайной замок, закрывает воздушный клапан, включает зажигание, заводит. Машина как-то странно урчит, а мотор не тянет. Мужик озабоченно смотрит на приборную панель: бензина вроде бы хватает, стрелка амперметра слегка отклонилась влево — аккумулятор сесть не мог.

Заводит снова, да и сам он уже немного заведенный. Прислушивается. В чем дело? Где-то капает? Или течет? Не дай бог радиатор протекает, тосол — штука дорогая. Мужик нервно барабанит пальцами, голова телепается, как сломанный подсолнух. Уставился на спидометр. И то сказать: наездил всего ничего, за что же такое наказание? Судорожно включает «дворники» — и ёк-макарёк! — по ветровому стеклу елозят голые железяки! Он хочет успокоиться, надо бы музычку врубить, а на месте приемника дыра! Следует долгое и безутешное рыдание. Потом он поднимает поседевшую голову, и — вот оно — кульминация.

Он понимает: ночью кто-то приходил поживиться — крышка капота смотрит в небо. (Для пущей убедительности у реквизитной бандуры тоже было отклячено здоровенное крыло.)

Развязка. Он в отчаянии: хочет звонить в милицию, в панике нащупывает телефон, но его нет ни слева, ни справа, машина-то не оперативная. Он теряет самообладание и давит до пола то на газ, то на тормоз. (Опять же для облегчения внимания в корпус монстра вмонтировали и эти детали.) Ему жаль денег, стыдно перед женой, ярость и негодование лишают его последних крупиц разума: длинными пальцами он принимается расковыривать приборный щиток.