Изменить размер шрифта - +

 

– Я думаю, я заснул часов в шесть, – сказал Вася. – Как ночью холодно! Выпьем-ка чаю, и я опять…

 

– Подкрепился ли ты?

 

– Да-да, ничего, теперь ничего!..

 

– С Новым годом, брат Вася.

 

– Здравствуй, брат, здравствуй; тебя также, милый.

 

Они обнялись. У Васи дрожал подбородок и повлажнели глаза. Аркадий Иванович молчал: ему стало горько; оба пили чай наскоро…

 

– Аркадий! Я решил, я сам пойду к Юлиану Мастаковичу…

 

– Да ведь он не заметит…

 

– Да меня-то, брат, почти мучит совесть.

 

– Да, ведь ты для него же сидишь, для него же убиваешься… полно! А я, знаешь что, брат, я зайду туда…

 

– Куда? – спросил Вася.

 

– К Артемьевым, поздравлю с моей и с твоей стороны.

 

– Голубчик мой, миленький! Ну! я здесь останусь; да, я вижу, что ты хорошо придумал; ведь я же тут работаю, не в праздности время провожу! Постой на минутку, я тотчас письмо напишу.

 

– Пиши, брат, пиши, успеешь; я еще умоюсь, побреюсь, фрак почищу. Ну, брат Вася, мы будем довольны и счастливы! Обними меня, Вася!

 

– Ах, кабы, брат!..

 

– Здесь живет господин чиновник Шумков? – раздался детский голосок на лестнице.

 

– Здесь, батюшка, здесь, – проговорила Мавра, впуская гостя.

 

– Что там? что, что? – закричал Вася, вспрыгнув со стула и бросаясь в переднюю. – Петенька, ты?..

 

– Здравствуйте, с Новым годом вас честь имею поздравить, Василий Петрович, – сказал хорошенький черноволосый мальчик лет десяти, в кудряшках, – сестрица вам кланяется, и маменька тоже, а сестрица велела вас поцеловать от себя…

 

Вася вскинул на воздух посланника и влепил в его губки, которые ужасно походили на Лизанькины, медовый, длинный, восторженный поцелуй.

 

– Целуй, Аркадий! – говорил он, передав ему Петю, и Петя, не касаясь земли, тотчас же перешел в мощные и жадные, в полном смысле слова, объятия Аркадия Ивановича.

 

– Голубчик ты мой, хочешь чайку?

 

– Покорно благодарю-с. Уж мы пили! Сегодня поднялись рано. Наши к обедне ушли. Сестрица два часа меня завивала, напомадила, умыла, панталончики мне зашила, потому что я их разодрал вчера с Сашкой, на улице: мы в снежки стали играть…

 

– Ну-ну-ну-ну!

 

– Ну, все меня наряжала к вам идти; потом напомадила, а потом зацеловала совсем, говорит: «Сходи к Васе поздравь, да спроси, довольны ли они, покойно ли почивали и еще…» и еще что-то спросить – да! и еще, кончено ль дело, об котором вы вчера… там как-то… да вот, у меня записано, – сказал мальчик, читая по бумажке, которую вынул из кармана, – да! беспокоились.

 

– Будет кончено! будет! так ей и скажи, что будет, непременно кончу, честное слово!

 

– Да еще… ах! я и забыл; сестрица записочку и подарок прислала, а я и забыл!..

 

– Боже мой!.. Ах ты голубчик мой! где… где? вот-а?! Смотри, брат, что мне пишет. Го-лу-бушка, миленькая! Знаешь, я вчера видел у ней бумажник для меня; он не кончен, так вот, говорит, посылаю вам локон волос моих, а то от вас не уйдет.

Быстрый переход