«Это потому, что силы мои… кончаются… Ну, как у тебя дела?»

«А, какие у меня могут быть дела? Не жизнь, а дерьмо, Кулагин!.. Куда ни ткни, куда ни глянь — всюду сплошная тоска!.. Ребенку всего полтора года, а он из больниц не вылезает. Жена вся издергалась, дома бардак… Денег ни на что не хватает. Да и времени — тоже…»

«Извини, а как насчет… формулы? Ты обращался… к Дерковскому?»

«Ну не до формул мне сейчас… Полоса черная в моей жизни настала… Вот освобожусь немного — и возьмусь… Я тут, между прочим, разных книжек накупил, чтоб в твоей идее разобраться. Да все никак не получается основательно засесть за учебу… Тут еще жена ноет: на кой, мол, тебе это нужно? А вчера, представляешь, поставила мне ультиматум! Выбирай, говорит, кто тебе дороже: или семья, или твоя чертова физика!»

«Ну, и какой же выбор… ты сделал?»

«А что мне оставалось, Кулагин? Мне все равно никуда не пробиться с твоей формулой, пока я не разберусь, что к чему… А на это не один месяц потребуется, и даже не один год…»

«Сколько тебе лет, Лёша?»

«Уже двадцать восемь. Поздновато начинать учиться».

«Тебе всего двадцать восемь. Можно сказать, вся жизнь… впереди… если не тратить ее… на ерунду…»

«По-твоему, семья — это ерунда? А больной ребенок — тоже ерунда?»

«Эх, Лёша, Лёша… Неужели тебе хочется прожить… свою жизнь в мелочных заботах и борьбе… с сиюминутными проблемами? Разве тебе не скучно… так жить? Разве не хотел бы ты… посвятить себя достижению великой цели?»

«Хм… Великая цель, говоришь? Вот эта твоя антихренитация и есть великая цель? А то, что я хочу жить нормально, — это, значит, не великая цель? Заботиться о жене и сыне, обустраиваться… Ходить в гости, смотреть футбол, выезжать на природу, выпивать с друзьями, наконец!.. И ты хочешь, чтобы я сам, сознательно, своими руками перечеркнул все это? Чтобы превратился в маньяка, которого никто и ничто не интересует, кроме его долбаной великой идеи?!»

«Послушай, Алексей… Мне шестьдесят три года… было… Из них почти сорок… я потратил на… антигравитацию… Вот почему мне так не хочется… чтобы плоды моего труда… пропали втуне… Ты единственный, кто может мне помочь…»

«Не дави на жалость, профессор. Каждому свое. И то, что ты решил стать фанатиком, — твое дело. А я так жить не хочу, понимаешь? Разве я не имею права жить, как все нормальные люди?»

«Имеешь… конечно, имеешь… Только ты вот о чем подумай… Сейчас у тебя на первом плане стоит семья и всё, что с ней связано… Больной ребенок… А что ты будешь делать, если у тебя ничего от этого не останется? Чем, кстати, болен твой сынишка?»

«Врачи говорят — бронхиальная астма…»

«Тогда могу тебя огорчить, Лёша… Бронхиальная астма неизлечима. А это значит, что тебе всю жизнь придется с ним мучиться…»

«Ну и гад же ты, Кулагин! Заткнись, и чтоб я больше тебя не слышал!..»

«Извини, что я так прямо, в лоб… Но, по-моему, я имею право…»

«А вот хрен тебе, профессор!.. Никакого права ты не имеешь!.. И знаешь что? Я буду только рад, когда ты сдохнешь и наконец отвяжешься от меня!»

«Алексей…»

«Я всё сказал! А теперь — проваливай! Убирайся ко всем чертям!.. Я не хочу тебя больше слышать!»

Через пять лет от Сивякова ушла жена, обвинив супруга в том, что ни ребенком, ни семьей он не занимается вообще.