– Конечно, вы идите, идите, – торопливо сказала Зося. – Не опоздайте только к восьми.

Лера знала, почему Зоська залилась краской, увидев Митю, почему опустила глаза и, кажется, ждала, чтобы он поскорее ушел.

Зоська была в него влюблена, это знал весь двор и, скорее всего, сам Митя. Она влюбилась в него, наверное, в тот самый день, когда он придумал ей имя, – и до сих пор это чувство оставалось неизменным. Зоська смущалась, даже старалась Мити избегать – и смотрела на него с непреходящим обожанием, всегда снизу вверх. И такой смешной, такой трогательной она при этом становилась, что Лера даже сейчас едва сдержала улыбку.

Да, вот это был для Зоськи сюрприз – увидеть здесь Митю Гладышева! Лера хотела было предложить, чтобы Митя не ее, а Зоську прогулял по городу, – но не решилась. Как-то неудобно было затевать здесь спор, да и что еще он на это скажет?

Ей показалось, будто она попала совсем в другой город! И улицы были те же, и люди, но блаженное чувство бесцельности всего этого неожиданного похода наполнило ее живым любопытством. Впрочем, пешком они шли совсем недолго: Митя быстро остановил такси.

– Глупо тратить время здесь, – объяснил он, – когда у тебя всего три часа осталось. Знаешь что – давай к Айя-Софии потом, если успеем. А сейчас доедем до Галатского моста и через него – в Старый город, на Капалы Чарши.

– Что это – Капалы Чарши? – спросила Лера.

– Стыдно, мадам историк! – укорил Митя. – Бунин даже писал о нем, да и другие многие. Это восточный базар – настоящий, не ваш ширпотребовский. Был центром всего Ближнего Востока.

То, что они попали в «настоящее» место, Лера поняла сразу за мостом, на Рыбном рынке. Чувствовалась близость четырех морей: рыба просто заливала прилавки и лотки бесконечными серебряными волнами. Скумбрия, ставрида, кефаль, меч-рыба – про этих Лера хотя бы слышала. А были еще какие-то, с красными пятнышками у губ, и были плоские, как блины, и омары, и мидии…

У нее глаза разбежались от этого сверкающего изобилия, и тут же она почувствовала, как заурчало в животе. Чуть ли не через каждый метр стояли жаровни, на которых шкворчало и благоухало все, что заполняло прилавки.

– Теперь не тошно? – улыбнулся Митя. – Можем пообедать наконец, раз уж аппетит к тебе вернулся.

Они отошли на два шага в сторону и, присев за маленький круглый столик, ели горячую, истекающую жиром и соком кефаль, заедая ее мидиями.

– А мы мидий в Крыму ели, – вспомнила Лера. – Когда после четвертого курса на виноградники ездили работать. Но эти лучше, правда?

– Наверное, – согласился Митя. – Эти – отличные.

Глаза у него блестели, и в них была не всегдашняя усмешка, а просто улыбка. Видно было, что ему нравится и этот шумный рыбный рынок, и мидии, и Лерина радость.

– Пойдем? – спросил он, когда от кефали остались только косточки. – Где-нибудь кофе выпьем.

Кофе они выпили на Египетском рынке, на горе за мечетью. Но до того, как они уселись в маленькой кофейне, чтобы перевести дыхание, – до этого у Леры даже шея заболела от того, что она беспрестанно вертела ею налево и направо.

Вообще-то это и не рынок был даже, а большая сводчатая улица-лабиринт с окнами по бокам. Каждое из окон было маленькой лавкой, из каждого продавали фрукты и овощи: прозрачный и благоухающий мускатный виноград, оливки всех цветов и оттенков – соленые, маринованные, которые Лера с удовольствием пробовала, – и абрикосы, и персики, и сушеный инжир в красивых соломенных корзинках, в которых каждая инжиринка была завернута в фольгу, и перцы, и баклажаны, а дальше сладости, горы мраморной халвы, и еще, и еще – и до бесконечности!

Это было так красиво, от всего этого изобилия веяло таким счастливым довольством и жизнью, что Лера смеялась, идя по улочке между бесконечных фруктовых рядов и пробуя все подряд.