Винчестер никоим образом не преуменьшал значения такой опасности. До некоторой степени он недооценивал Генриха, но не забывал о привычке короля перекладывать вину за пагубные последствия его собственных поступков на других. Если военная ситуация не изменится в ближайшее время или мятеж не будет сломлен каким-нибудь иным обстоятельством, скажем смертью Пемброка, Винчестер понимал, что Генрих набросится на него с той же яростью, с какой набрасывался на предыдущего канцлера, Хьюберта де Бурга. Поэтому, когда сэр Гериберт доложил секретарю епископа, что его дело касается Уолтера де Клера, Винчестер нашел время в своей загруженной делами жизни, чтобы поговорить с неизвестным рыцарем.

– Чем я могу вам помочь? – спросил епископ после того, как сэра Гериберта проводили в комнату.

– Даже не знаю, – честно признался сэр Гериберт, сообразив, что бессмысленно изображать из себя самоотверженного патриота перед таким проницательным человеком, как Питер де Рош. – Я приехал, чтобы сообщить новости о нападении на Шрусбери, но оказалось, что здесь об этом уже знают. Помимо этого, я прибыл потому, что мой новый сюзерен, Уолтер де Клер, открыто выступает в числе бунтовщиков. Он также предоставил замок Рыцарская Башня, кастеляном которого я являлся, к услугам графа Пемброкского и отослал с графом на Шрусбери весь гарнизон.

– Уолтер де Клер не объявлен вне закона, – сказал Винчестер.

Сэр Гериберт пожал плечами.

– Его бы следовало объявить преступником. Получить доказательства его измены весьма нетрудно.

Винчестер на минуту призадумался, вызывая в памяти все, что ему было известно об Уолтере де Клере. На передний план выдвинулся один-единственный факт: де Клер имел с Пемброком давние, дружественные связи. Но почти тотчас же этот факт перевесило всплывшее в памяти воспоминание о недавних слухах, будто бы Джеффри Фиц-Вильям принял предложение де Клера стать мужем его взрослой дочери. Это уже было хуже. Генрих испытывал большую привязанность к лорду Джеффри. Епископ понимал, что в нынешнем настроении Генриха ему нужно лишь представить сэра Гериберта, и де Клера объявят вне закона. Но хотя в данное время король злился на Джеффри и не стал бы переживать, если бы наказал де Клера, будущая реакция Генриха на то, что он оскорбил члена своей семьи, была бы в десять раз хуже.

Все же Винчестер чувствовал, что неразумно было бы отказываться от возможности изобличить в де Клере изменника. По мнению Винчестера, с помощью свидетельства нового отступничества у него появлялся шанс использовать гнев короля, чтобы обеспечить хотя бы несколько дней благосклонности для себя, если Генрих вдруг пожелает сорвать злость на нем. Но данное время не подходило для принятия меры, которая могла иметь пагубные последствия. Как раз сейчас Генрих был очень зол и пока не испытывал неотвратимого страха полностью потерять свое королевство и отказаться от грез о славе. По сути дела, свидетельство об оказываемой Пемброку открытой поддержке де Клера может склонить чашу весов в обратную сторону и заставить Генриха отвергнуть Винчестера и все, что тот отстаивал.

– Сейчас не время для дальнейших проскрипций, которые еще больше взбесят баронов, – сказал Винчестер, – но я полагаю, что ваше отсутствие в Рыцарской Башне в это время будет замечено сэром Уолтером?

– Он велел мне возвращаться, – ответил Гериберт, – но я не сделал этого. Он знает о моем неприязненном отношении к делу бунта. – Утверждение не являлось правдой, но Гериберт надеялся с помощью этой лжи показать, что он дал Уолтеру все основания желать его смерти. – Таким образом, думаю, что я потерял свое место и средства к существованию.

Винчестер снова на мгновение призадумался, а затем сказал:

– Вы хотели добра королю Генриху и из-за этого потеряли все, что имели.