Из всего этого и из нескольких недовольных замечаний матушки насчет леди Пемброк и ее сестры Сибель пришла к выводу, что Уолтер, считая Мари скучной и надменной, недолюбливал ее. Зато Мари он нравился, и Сибель заметила это. Она решила выступить в качестве посредника между ними. Таким образом, когда к ним приблизились мужчины, замеченные Мари, и начали приглашать обеих дам на танец, выдвигая разнообразные мотивы, Сибель отказалась, представив ряд веселых отговорок, среди которых была и такая, что никто из них не мог предложить ей столь захватывающую беседу, как герой битвы при Монмуте.

– И где же он? – язвительно поинтересовался Уолтер. – Глупышка, там не было никакой битвы. Это был настоящий разгром – сначала одной стороны, затем другой. Клянусь, я убью вас, если вы будете намекать, что на иные темы я беседовать не способен.

Сибель лишь улыбнулась в ответ, но молодые люди шумно потребовали, чтобы Уолтер рассказал им об этом событии. Сибель только того и надо было, поскольку это устраняло возможность для Мари заигрывать с Уолтером, вынуждая его тем самым на грубость. Не только Сибель добилась своей цели, но и Мари, как она заметила, со своим влюбчивым нравом уделила внимание каждому, кто с ней говорил. По мнению Сибель, Мари, по своей природе, была гораздо глупее большинства женщин. Выражая недовольство темой войны, она причитала, охала и хлопала ресницами.

Хотя саму Сибель не особенно интересовало детальное описание битвы, ибо она нередко сталкивалась с последствиями таких сражений, ей было известно, что подобные разговоры являлись проявлением мужского самолюбия и должны были выслушиваться со всей внимательностью. В связи с частым вмешательством Мари в разговор и искренним нежеланием Уолтера продолжать обсуждение сражения, тематика беседы вскоре поменялась, и, когда стало ясно, что ни одна из дам не собирается сменить общество Уолтера на танцы, мужчины удалились на поиски других партнерш.

Сибель немало удивилась, когда Мари не приняла ни одного приглашения. Конечно, она находила общество Уолтера гораздо более приятным, чем общество этих молодых петушков.... И тут она поняла, что Мари тоже наверняка предпочитала другим мужчинам Уолтера. Сибель не ревновала; она прониклась жалостью к этой глупой женщине. Возможно, поведение Мари ничего не значило, но ее медлительность говорила о том, что она благоволила Уолтеру. Сибель считала, что нельзя допустить, чтобы та решила, будто Уолтер свободен.

– Вам не следует жертвовать своим удовольствием ради разговоров со мной, – сказал Уолтер.

Это замечание не было адресовано кому-то конкретно, но Сибель не сомневалась, что оно предназначалось не для нее. Тем не менее, Мари повторила свою первую фразу, будто она пришла для того, чтобы выручить Сибель, позволив ей потанцевать и весело провести время. Сибель почувствовала себя очень виноватой, вспомнив о мнении бабушки, которая считала, что несправедливо оставлять вопрос помолвки решенным наполовину. Конечно, леди Элинор говорила о Уолтере, но теперь Сибель понимала, что по отношению к другим это тоже было несправедливо.

Взглянув украдкой на Уолтера и заметив, как он слегка сжал губы (явный признак того, что ему не нравилась эта ситуация), Сибель почувствовала себя еще более виноватой.

Бедный Уолтер, он сделал все возможное в рамках приличия, пытаясь избавить их от общества Мари. Сибель понимала – иного способа потребовать чего-то большего, чем то позволяли его права на нее, не существовало. Он не мог заявить, что был помолвлен, не вынудив ее тем самым незамедлительно принять его предложение.

Незначительная пауза после слов Мари стала затягиваться. Уолтер повернулся к Сибель; от нее не ускользнула растерянность в его взгляде. Желание помочь ему стало непреодолимым.

– Но долг не позволяет мне веселиться, если этого не может сэр Уолтер, – призналась она, засмеявшись, чтобы придать своей фразе шутливый тон.