– Да нашелся один таков – Прендергаст, – задумчиво произнес Гиллингем.

Саймон нахмурился:

– Кто он, этот Прендергаст?

– Из землевладельцев. У него обширные угодья в здешних местах. Год назад похоронил жену. Так вот, он дал понять, что готов закрыть глаза на досадную страницу в биографии мисс Фарингдон. Конечно, он далеко не предмет мечтаний юных дев, но и мисс Фарингдон юной уже не назовешь. Да и выбора у нее особого не предвидится.

В доме царили темнота и прохлада. Саймон подумал, не зажечь ли свечу, но потом решил обойтись без света. Он всегда обладал способностью видеть ночью.

Граф бесшумно спустился по устланной коврами лестнице, миновал коридор, ведущий в кухню; еще мгновение – и он шагнул в морозную темную ночь.

Отыскать дорогу в Сент-Клер-Холл через освещенный луной лес оказалось просто. Годы прошли с тех пор, как он последний раз ступал по родной земле, но эту дорогу не забыл.

Через десять минут Саймон уже шел по длинной подъездной аллее к дому, прислушиваясь к легкому хрусту мерзлой земли под сапогами. Приблизившись к изящной лестнице, он замедлил шаг, затем повернулся и направился через сад к боковому крылу здания. С изумлением он увидел свет, горевший в окне библиотеки.

Сердце его сжалось. Так же ярко горел свет и в ту ночь двадцать три года назад, когда он ворвался в библиотеку и обнаружил своего отца, уткнувшегося лицом в письменный стол, залитый кровью.

Теперь Саймон знал, что привело его в эту ночь к библиотеке. Он хотел убедиться, не витает ли еще дух его несчастного отца около того старинного стола красного дерева.

Глубоко в подсознании Саймон почти ждал, что увидит пистолет, по-прежнему зажатый в мертвой руке графа, кровь, разорванную плоть, и что-то серое, разбрызганное по стене позади кресла. Долгие годы его не отпускало это жуткое видение.

Но вместо призрака человека, который потерял все и предпочел трусливо сбежать в небытие, оставив двенадцатилетнего сына одного справляться с бедой, Саймон увидел Эмили.

Она примостилась на краешке большого кресла, усердно склонившись над огромным письменным столом, и казалась такой маленькой и воздушной… В пламени свечей ее рыжие волосы блестели не меньше, чем атласные бока красавца Лапсанга под лучами солнца.

На ней был милый кружевной чепчик и скромный халатик с оборками вокруг шеи. Она сидела скрестив под креслом ножки, обутые в мягкие атласные ночные туфельки, и деловито строчила что-то гусиным пером в толстой тетради.

Саймону пришло в голову, что такое романтичное создание, как Эмили, непременно ведет дневник. А если так, то нет сомнений, что он, Саймон, – один из главных персонажей ее сегодняшней записи. Или она сочиняет новые строфы своей «Таинственной леди»?

Он еще несколько минут смотрел на нее, убеждая себя, что пора уходить. Однако не шевельнулся, пока Эмили наконец не отложила перо. Потом она взяла свечу, чтобы посветить себе на лестнице, и вышла из комнаты.

Теперь в библиотеке воцарилась темнота.

Саймон вдруг очнулся, понял, что по-прежнему стоит и смотрит в окутанную мраком комнату, и усилием воли заставил себя оторваться от окна и вернуться к Гиллингемам.

Он так и не увидел того, ради чего приходил сюда. Дух отца, обитавший в библиотеке, был изгнан рыжеволосой зеленоглазой Титанией, восседавшей за их старинным письменным столом.

Всю следующую неделю Эмили словно витала в облаках. Никогда еще стихи не давались ей так легко. Все, к чему бы она ни прикоснулась и что бы она ни увидела, вызывало у нее прилив вдохновения. Особенно Саймон. А с ним Эмили виделась часто.

Она понимала, что облако, на котором она в восторге качается, скоро будет развеяно ветром и она больно ударится, упав на землю.