Он широко ей улыбнулся, выпрямился и потянулся.

— Договоримся с вами так, — сказал он. — Я пойду и смою грязь за ушами, а вы можете налить мне чего-нибудь выпить.

Она с сомнением посмотрела на него:

— А что?

— Виски с содовой. Со льдом.

— Я не знаю, сколько виски надо.

— На два пальца. — Он показал ей, как отмерить. — Ну, ваших, может, и три. Понятно?

— Можно попробовать.

— Умница. Выполняйте.

Он подхватил чистую рубашку, принял быстрый и ледяной душ, оделся и уже причесывался, когда его отражение в зеркале подсказало, что ему нужно побриться.

Джордж приготовился поспорить с отражением и прямо, без обиняков сказал ему, что гораздо больше ему нужно выпить.

У отражения появился ханжеский внутренний голос. Если она могла накрыть стол и позаботилась нарвать букет цветов, то ты, конечно, можешь и побриться.

А я не просил ее рвать эти чертовы цветы.

А ты и ужин не просил ее готовить, хотя и собираешься его есть.

Эй, заткнись! — сказал Джордж и потянулся за бритвой.

Он побрился, как полагается, и даже использовал остатки крема после бритья, которым так редко пользовался, что на дне бутылки он уже начал свертываться.

О, очень хорошо, сказало его отражение, отступив назад, чтобы полюбоваться им.

Доволен? — спросил Джордж, и его отражение сардонически ухмыльнулось.

Виски его ждало на столе у камина, но Селина вернулась на кухню и мешала салат в большой деревянной миске. Он взял приемник и, усевшись спиной к огню, попытался найти какую-нибудь музыку, которую они могли бы послушать, а Селина сказала:

— Там в бухте какая-то вечеринка. Слышно, как поют.

— Знаю. Завлекательно, правда?

— Не похоже на обычную мелодию.

— И не должно. Это мавританская мелодия.

Из приемника, после скрипов и щебета, полилась бурная гитарная музыка. Джордж положил приемник и взял свой стакан.

— Надеюсь, ваш напиток получился, — сказала Селина.

Он попробовал. Слишком крепко. Но он ответил:

— Отлично.

— Надеюсь, что и ужин тоже отличный. Надо было бы купить еще свежего хлеба у Марии, но у нас, казалось, были горы хлеба, и я не купила.

— Хуанита — тайная хлебоманка. Каждый день на второй завтрак в одиннадцать часов она потребляет его с брынзой и стаканом vino tinto. Как она только не засыпает после этого — понятия не имею.

Селина подхватила миску с салатом и, выйдя из-за стойки, прошла к накрытому столику и поставила миску посередине. На ней была сине-зеленая полосатая рубашка, которая раньше Джорджу совершенно не нравилась, и темно-синие брюки, очень аккуратные и подшитые, с узким кожаным ремнем, охватывающим ее талию. Он абсолютно забыл о предмете их утренней ссоры; все эти глупости уже вылетели у него из головы, но сейчас в его подсознании быстро пронеслись все события, и в ремне он узнал один из своих ремней, и когда она повернулась к нему спиной и пошла опять на камбуз, он протянул руку и схватил ее за ремень.

Он спросил:

— Откуда у вас эти брюки?

Селина, как щенок, пойманный за хвост, произнесла:

— Это ваши.

Ее беззаботный тон не был убедительным.

— Мои? — Конечно же его. Это были его лучшие темно-синие брюки из саржи. Он поставил стакан и повернул ее к себе лицом. — Но они вам впору. — Только сейчас она посмотрела ему в глаза. — Что вы сделали с моими лучшими брюками?

— Ну… — Глаза у нее расширились. — Понимаете, когда вы уехали сегодня утром, ну, мне в общем-то нечего было делать, и я немного занялась уборкой и увидела, ну, что эти брюки, которые были на вас вчера вечером, довольно грязные.