Он кажется ненасытным, и даже то, что он уже получил оргазм, не даёт ощущения, что мы законченности. Как только его рот находит мой, я снова теряюсь, теряюсь в его языке, который попеременно гладит меня и исчезает. Похоже, его тело только на секунду расслабляется во мне, прежде чем я чувствую, что он снова двигается, медленно удлиняясь, пока не начинает двигаться всерьёз, длинными толчками, проникая в меня.
В этот раз он нетороплив. Глубоко целуя меня каждую секунду, позволяет полностью раствориться в страсти и наслаждении. И я жажду большего.
Он скатывается с меня, издавая стон облегчения. Я прижимаюсь к нему в темноте, моё сердце ещё участвует в гонке, кожа влажная от пота.
- Ох, - шепчет он, целуя меня в макушку. - А вот и она.
Я целую его шею, скольжу языком по коже, где чувствую солёный привкус его и своего пота.
- Спасибо тебе за это, - говорит он. - Мне понравилось то, что мы сделали сегодня вечером.
Моя рука путешествует по его животу, груди, и я закрываю глаза спрашивая:
- Расскажи мне про окна.
На мгновение он замирает, прежде чем выдохнуть и медленно вдохнуть.
- Это сложно, наверное.
- Ну, сейчас мне некуда торопиться, - говорю я, улыбаясь в темноте.
Его губы прижимаются к моему виску, затем он говорит.
- Моя мама, как я уже говорил, американка. - Я смотрю на его лицо, опираясь на грудь, но тяжело что-то разглядеть в темноте. - Она переехала во Францию, как только окончила школу, и работала горничной.
- Ох,- говорю я, улыбаясь. - Может быть, мой выбор костюма был слегка странным для тебя.
Он стонет, щекоча меня.
- Я уверяю тебя, что ты не заставила меня думать о мой матери сегодня ночью.
После того, как я успокаиваюсь, он продолжает:
- Её первым рабочим местом стал дом бизнесмена Чарльза Гийома.
- Твой отец, - говорю я.
Он кивает.
- Моя мама - замечательная женщина. Заботливая, щепетильная. Я представляю, какой она была идеальной домработницей. Полагаю, что эти черты характера мне достались от неё и отца. Он требовал, чтобы дом был идеален. Был одержим этим. Он требовал, чтобы я нигде не оставлял следов. Ни на зеркале, ни на окнах. Чтобы не крошил в кухне. Чтобы детей не было ни видно, ни слышно. - Он делает паузу, но когда продолжает, его голос становится более чётким. - Возможно, наши отцы не очень то милы, но может, поладят друг с другом?
Я задерживаю своё дыхание, стараясь не двигаться или моргать, чтобы не разрушить этот миг. Каждое слово - как дар, и я ненасытна к каждому маленькому кусочку его истории.
- Расскажи мне о них.
Он придвигает меня ближе, запуская руки в волосы на затылке.
- У них стали развиваться отношения, когда моей матери было двадцать, а отцу сорок четыре. Из того, что рассказывала мне мама, он был очень страстным. Уничтожил её. Она никогда не планировала оставаться так надолго во Франции, но влюбилась в Чарльза, и я не знаю, излечится ли она когда-нибудь.
- Излечится?
- Мой отец тот еще мудак, - говорит он, сухо посмеиваясь. - Контролирующий. Одержимый домом, но это я уже говорил. Чем он старше, тем хуже становится. Но я думаю, что у него была некая харизма, которая привлекла её. - Улыбаюсь в темноте, когда он произносит это, зная, что Ансель может стать лучше, однако свою харизму и очарование он получил именно от отца. - В то время, когда они были вместе, он был женат на другой женщине. Она жила в Англии, и мой отец отказался покидать свой дом, чтобы жить с ней, а моя мать не знала, что эта женщина вообще существовала. Когда мама забеременела мной, мой отец хотел, чтобы она осталась среди слуг, и запретил ей говорить, что этот ребенок был от него. - Он немного смеётся. - Все обо всём знали, и когда мне исполнилось три или четыре года, я стал полной его копией. В конце концов, его жена узнала всё. |