Тогда она невольно улыбнулась сквозь слезы. Просто замечательно, что величайший из пианистов оказывает ей такую честь! Однако она знала, что для Германа существовала только одна женщина.

Наоми, его жена, была красивой баварской еврейкой. Он боготворил ее. И она умерла в тот ужасный день в Берлине, в первой кровавой бане, устроенной Гитлером для евреев.

В то время Герман гастролировал в Москве. Он не успел вовремя вернуться в Германию и спасти свою милую Наоми и маленького сына. Возможно, снисхождение и было бы оказано семье большого музыканта, которому благоволил Геринг. Наоми с ребенком отправились за покупками по магазинам и оказались в толпе, когда штурмовики начали преследование. Автоматная очередь первой сразила мать, за ней ребенка. Больше Герман их не видел. Ему сообщили о их смерти и посоветовали не возвращаться на родину.

За эти страшные семь военных лет произошло множество подобных трагедий. Горе Германа Вайсманна Венеция и Джефри восприняли как свое собственное. Герман женился уже будучи немолодым человеком и души не чаял в жене и сыне. Никто так и не заменил ему Наоми…

В это утро, после того как Венеция сообщила ему о своем желании снова выйти замуж, на другом конце провода долго молчали, потом Венеция расслышала приглушенный смех.

– Выходит, произошло так, как я предсказывал. Поздравляю, моя дорогая!

– Спасибо, милый Герман. Я вас обязательно познакомлю. Мы все трое как можно скорее должны вместе пообедать. Как долго ты пробудешь в Лондоне?

– Две недели. Расскажи мне о своем женихе.

– Он молод, – несколько натянуто рассмеялась она, – моложе меня…

– Вот как! Но ты не подвластна времени, Венеция. Джефри, бывало, говорил… и я согласен с ним… к тебе, как ни к какой другой женщине, применим старый афоризм: «Она не увядает со временем».

– И слава Богу, – со смехом сказала Венеция, – поскольку Майк значительно моложе меня.

– Он художник… музыкант? Она прикусила губу.

– Ни то, ни другое. По правде говоря, он не принадлежит миру искусства. Нет… Я собираюсь выйти замуж за человека, пусть это и покажется тебе безумием, который… совершенная противоположность нашему Джефри.

– Безумие бывает изумительным, – заметил Вайсманн. – Я оставляю за собой право судить, пока не встречусь с твоим женихом. Если это твой выбор, он, наверняка, понравится и мне.

– Что ты делаешь в воскресенье? Где ты остановился? – спросила она.

– В своем обычном месте. Ты знаешь этот отель. Беру на себя смелость предложить вам отдохнуть где-нибудь на природе в воскресенье. Я ревнив, но ничего не поделаешь – придется смириться с обществом твоего удивительного молодого человека.

– Это просто замечательно! – воскликнула Венеция. – Я знаю, Майк тоже будет в восторге. У него есть машина. В полдень мы заедем за тобой.

– Но ни минутой раньше, и я надеюсь, что не попаду в руки автохулигана.

Они рассмеялись.

Венеция положила трубку на рычаг, выпрыгнула из кровати и позвала Маргарет, шотландку, жившую с ней последние два года и исполнявшую обязанности прислуги. Это была вдова средних лет, приехавшая из южной Шотландии и, как Венеция сказала своим друзьям, единственный человек, умеющий сохранять в доме спокойствие, когда все идет кувырком. Венеция считала, что ей повезло с Маргарет, но самое главное – женщина обожала Мейбл.

– Как насчет чая и гренок? – певуче спросила она.

Вскоре в комнату с подносом в руках вошла Маргарет. К этому времени Венеция привела себя в порядок и, отдернув шторы, стояла у окна и глядела на голубое небо.