Кармела слушала ее и с трудом понимала. Но ей нравилось звучание слов и напевность голоса.

«Она говорит об очень сложных для меня вещах,– размышляла горничная,– но говорит так красиво. Никто еще никогда мне такого не говорил».

Стайка скворцов пронеслась почти рядом с окном, заслонив свет.

– А, ты слышишь их? – спросила старая дама.– Ну все, иди, у тебя, должно быть, много работы. Можешь заходить ко мне. Ты мне нравишься.

– Доброй ночи, синьора.

– Доброй ночи.

«Почему она так добра ко мне?» – подумала Кармела. И вышла почти с сожалением.

Глава IV

Кармела быстро вступила во владение своей территорией, то есть двенадцатью комнатами шестого этажа. Она была внимательной, сообразительной и подвижной; ее движения были четкими, желание сделать все хорошо – огромным. И хотя она этому ремеслу нигде не училась, за исключением двух недель, проработанных прошлым летом в скромном курортном пансионе во Фрежене, куда она устроилась временно подменить горничную, она без труда освоилась со своими обязанностями. Работу свою она выполняла с умением и ловкостью. Убранную ею комнату можно было узнать хотя бы по гармоничному расположению щеток для волос на туалетном столике или по изгибу штор на окнах. Она была девушкой чистой и опрятной.

Ее полюбили; людям нравилась ее легкая скользящая и бесшумная походка, ее красивое мечтательное лицо, ее застенчивый певучий голосок, ее черные волосы, собранные в огромный пучок на хрупком затылке. Однажды вечером, когда она, приготовив постель в шестьдесят первом номере, закрывала за собой дверь, она услышала, как одна из клиенток сказала: «Эта малышка – ну просто принцесса». Услышав эти слова, она покраснела от удовольствия и смущения. И потом долго повторяла для себя: «Эта малышка – ну просто принцесса». Но затем имела глупость рассказать об этом толстухе Валентине, и с той поры все служащие отеля звали ее не иначе как «принцесса». Она же продолжала оставаться с ними любезной.

В то же самое время, когда она начала привыкать к своим обязанностям и забывать страхи первых часов работы, она стала принимать отель, показавшийся ей вначале таким шикарным, за то, чем он являлся на самом деле. Конечно, в сравнении с убогим жилищем в Трастевере, где в окружении пяти братьев и сестер прошло ее детство, и даже в сравнении с гостиницей-пансионом во Фрежене «Альберго ди Спанья» казался роскошным дворцом. И не было никакого сомнения в том, что таковым и являлся в прошлом столетии, когда в нем останавливались великие путешественники-романтики.

Но Кармела уже знала, что в Риме существовали отели и пошикарнее. И она начала мечтать об «Асслере», стоявшем наверху лестницы Тринита деи Монти, перед подъездом которого расхаживал взад-вперед, сверкая галунами, огромный швейцар, а сквозь стекла входного тамбура были видны отделанные мрамором стены.

А в «Ди Спанья» ковры были протерты до ниток, на потолке в коридоре штукатурка вся потрескалась, между дощечками паркета чернела годами накапливавшаяся пыль, мебель красного дерева шелушилась, трубопроводы блеяли, а краны икали. Кармелу без конца дергали вызовами из-за отсутствия горячей воды.

Постепенно клиенты растеряли в глазах молоденькой горничной то уважение, которым она к ним прониклась в начале своей работы в отеле. И хотя у нее по-прежнему было одно-единственное паршивенькое платьице и пара многократно чиненных туфель, она теперь знала, что ни один из них не был богат. Даже по сравнению с ней. «У меня ничего нет,– думала она,– и все же, если бы мне предложили на всю жизнь занять место кого-либо из них, я бы отказалась. Ну и странная же я!»

Она сожалела о потерянных иллюзиях. Но не о чаевых, поскольку ей претило протягивать руку, и она благодарила, даже когда ей ничего не давали.