| 
                                     Размалеванное лицо перекосилось от боли, рот превратился в окрашенную по краям помадой неровную дыру, но свободную руку он по-прежнему тянул вверх, пытаясь достать до Дикона – до его носа, губ или чего-нибудь другого, что можно изуродовать и разорвать. Комната наполнилась его голосом – голосом Элейн, – от нечеловеческого усилия перешедшим в вой и рычание.
 Дикон увернулся от его руки и изо всех сил надавил прямыми руками вниз, выворачивая запястье Аллардайса. Он почувствовал, как рвутся связки и с треском ломается сустав. Аллардайс оскалил зубы и закричал. Его ноготь начал царапать Дикону лицо, подбираясь к глазам. Дикон взял нож в обе руки острием вниз и изо всех сил ударил в солнечное сплетение. 
Изо рта Аллардайса вывалился язык. Струйка крови потекла из уголка губ, пенясь, словно ручей. Казалось, он пытается заговорить. Дикон не выпускал из рук ножа, не в силах пошевелиться. Его трясло. 
Наконец, очень медленно он отполз от трупа, опершись сначала на одну ногу, потом, немного погодя, на другую. Поворачиваясь всем телом, как человек на грани полного истощения сил, он оглядел комнату. 
  
Дикон сорвал ленту и вытащил кляп. Лаура взглянула на него круглыми от страха глазами и забилась в конвульсиях. Из-за кляпа во рту она уже начала задыхаться. Удушье и страх... Дикон освободил ее и вывел в коридор; потом принес ее одежду. Медленно, вещь за вещью она натянула ее на себя, не разрешая ему помогать. За все время она не проронила ни слова. 
  
  
Даже теперь Дикон не мог с полной уверенностью сказать, что это было – то, что они оставили в той страшной комнате. Кто и когда узнает про это? Он строил разные предположения, нашел несколько вероятных ответов, но на самом деле это его волновало не слишком. Один раз по какому-то делу позвонил Эдвард Хендерсон. Дикон выслушал его, сказал, что все отлично, и повесил трубку. Лаура не покидала постели и большую часть времени проводила во сне. Дикону уже начало казаться, что он, возможно, пытается справиться с чем-то таким, что ему не по силам. 
Он читал, слушал музыку и ждал сам не зная чего. Он недосыпал ночами, следя за ней, и урывал время для сна днем. 
Однажды Дикон услышал такой звук, будто что-то волокут по полу, потом – приглушенный стук. Войдя в спальню, он увидел Лауру стоящей перед шкафом. Ее чемодан лежал на кровати. Она собирала вещи. Он смотрел, как она складывает джинсы и блузки, засовывая их в чемодан. 
– Давай уедем, – сказала она. 
  
Когда они подъехали к домику на пляже, Лаура попросила Дикона подождать снаружи и зашла внутрь одна. Через пять минут она появилась на пороге и, будто читая его мысли, сказала: 
– Дело не в месте. – Потом добавила, словно убеждая саму себя: – Это просто дом. 
По тропинке, петлявшей среди утесов, они пошли на пляж, надеясь хотя бы ла слабый ветерок. На море был отлив, вода была непрозрачная, как и небо, волны чуть слышно плескались о берег. 
– Птица была настоящей, – сказала Лаура. 
– Да. 
– Но телефон – голос и все остальное... Он приказал мне слышать это. Он посеял эту идею в моем сознании. – Она выразилась так, словно это было какое-то ядовитое растение. 
Дикон уже понял, как Чедвик нашел этого человека. Между «Эм-Доу», «Нимродом», Д'Арбле и службой безопасности прослеживалась четкая связь. 
– Каким-то образом он использовал постгипнотическое внушение, когда убил Кэйт и когда убивал остальных женщин, – сказала Лаура. Этот вопрос она задавала себе самой. 
Точно так же, как он приказал Лауре слышать телефон, он приказал Кэйт не видеть его самого. Ты услышишь телефон, ты услышишь, как голос будет говорить...Голос Аллардайса. Все будет так, будто ты одна.                                                                      |