Иными словами, Томми Мортон получал свои деньги только после того, как умники снимут сливки и заберут то, что им причитается. Вот почему Мортон до печёнок ненавидел меня и Ленни. Во-первых, ему не нравилось, что пара юных наглецов мешает ему нормально вести бизнес. Он платил нам по две сотни в неделю, а мог бы нанять на эти деньги нормальных бармена и метрдотеля. А во-вторых, мы просто внаглую его обкрадывали. Всё, что мы присваивали или разбазаривали, оплачивалось из его кармана. Я знаю, что мы бесили его неимоверно, но он ничего не мог с нами поделать.

К концу лета мы заскучали. Приближался День труда. Хлопотный для работников ресторанов длинный уикенд. Мы решили уволиться. Луккезе не появлялся уже около месяца. Все были в отпусках, кроме нас. Мы знали, что увольнение нашему будущему не повредит. Луккезе уже намекнул, что осенью устроит нас кое-куда в Швейном квартале.

К несчастью, на Томми Мортона работал тот немецкий шеф-повар. Это казалось невероятным, но он, кажется, ненавидел нас даже больше, чем сам Мортон. Каждую ночь пытался кормить нас рисом с курицей, словно обычных работников. Наверное, почувствовал или где-то услышал, что Томми нас терпеть не может, и решил затянуть гайки. Наконец, в четверг, как раз перед Днём труда, мы опоздали на работу. Стоило нам войти, шеф принялся ругаться и орать. Прямо в зале ресторана. Жалкий ублюдок. Вокруг был народ. Ранние посетители. Я взбесился. Почувствовал себя оскорблённым. Как такое стерпеть? Я бросился на него и схватил за горло. Потом подоспел Ленни, и мы взяли шефа за руки, за ноги. Отволокли на кухню и стали запихивать в духовку. В ней было градусов, наверное, четыреста пятьдесят. Вряд ли нам удалось бы его засунуть туда, но он не был в этом уверен. Он орал, дёргался и извивался, пока мы не отпустили его. Едва коснувшись пола, он вскочил и рванул прочь. Выбежал из ресторана. И больше не возвращался. Мы с Ленни поступили так же.

Поли был в ярости. Томми Мортон ему наверняка наябедничал. Поли повёл себя так, словно мы опозорили его перед Луккезе. Он до того разозлился, что заставил меня сжечь автомобиль Ленни. Это был жёлтый кабриолет «Бонневилль» 1965 года. Ленни любил эту машину, но Поли заставил меня её сжечь. Приказал уничтожить машину собственного сына. Тадди отогнал её в «дыру». Дырой мы называли свалку автохлама в Озон-парк, принадлежавшую Джерри Азаро и его сыну Винсенту. Они работали на семью Бонанно. Потом Поли схватил меня за плечи и сказал: «Иди и сожги машину». Я чуть не рехнулся. Он же сам подарил Ленни этот автомобиль! Под взглядами Поли и Тадди, сидевших в машине Варио, я вылил в кабриолет литра два бензина и бросил спичку. Потом смотрел, как тачка сгорает дотла.

Лето кончилось, но я был уже занят миллионом разных других дел. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не явился с новой темой. Одна девчонка из нашего квартала устроилась на работу в компанию по обработке платежей с кредиток «Мастер Чардж». Она таскала нам из офиса инструкции по безопасности и проверке платежеспособности. Поначалу мы покупали кучу кредиток у парней с почты, которые продавали их вместо того, чтобы рассылать адресатам, но компании быстро просекли это дело и стали направлять клиентам письма с вопросом, получили они карточку или нет. Лучше всего оказалось иметь своего человека прямо в банке. Девчонка приносила нам перевыпущенные карты и сообщала, какой там кредитный лимит. Я получал кредитку ещё до того, как её клали в конверт, чтобы отослать владельцу. Если, например, лимит был пятьсот долларов, мы отправлялись с этой карточкой в магазины, где нас уже знали. Я откатывал с неё сразу десяток слип-чеков. Наши сообщники в магазинах звонили в банк и получали авторизацию на покупку стереосистемы за триста девяносто долларов, телевизора за четыреста пятьдесят, часов за четыреста семьдесят — да чего угодно.